Дорога перегорожена стальными трубами, решетками. Люди в пятнистой форме делают знаки: поворачивай за угол – дорога туда свободна.
Как выяснилось потом, там, вдали от лишних глаз, нас поджидали профессионалы с приказом: «На поражение».
Валера – опытный водитель – жмет на педаль. «Линкольн» ревет. Машина рвет с места, всей семитонной массой врезается в баррикаду. Скрежет, хруст, визг железа. «Линкольн» проламывает заслон. Вдогонку лупят автоматные очереди. Пули щелкают по стеклам, по колесам, по броне. На полной скорости сворачиваем на какую-то улицу, потом еще поворот. Все – выскочили на Садовое кольцо…
Аушев что-то говорит, но слов не разберу. Кровь прилила к вискам, и каждый удар сердца отдается глухим звоном в ушах. На бледном лице Аушева – улыбка. Мальчишеская, обезоруживающая, нелепая в этой ситуации. Какой вид у меня – не знаю. Наверное, такой же нелепый.
За нами на «вольво» прорывалась из окружения наша охрана. Ее отсекли. Спецназ вытащил наших ребят из машины, положил на землю – там, за углом, куда нам указывали сворачивать.
– Где Кирсан? Где ваш президент? – Били прикладами, таскали за волосы. – Где? Куда делся Илюмжинов?
И по рации: «Спецназ, Илюмжинов в «линкольне» вырвался. Стреляйте без предупреждения».
Кому выгодна была моя смерть? Кто так настойчиво добивался ее? Чей заказ исполняли специалисты в пятнистой форме? Нет ответа на этот вопрос. В те дни, 3-4 октября, под шум и суматоху сводились личные счеты, оплачивались лицензии на убийство, убирались конкуренты и ненужные свидетели. В то мутное время легко было меткий снайперский выстрел заглушить грохотом автоматных очередей и буханьем танковых пушек.
Прямо из Белого дома, немытые, небритые, мы с Аушевым приехали в Кремль. Перепачканная, грязная одежда – некогда было переодеваться – смутила чопорный Кремль. Но нам было не до этого. Надо было остановить бойню. В три часа там начиналось совещание субъектов Федерации. Я не мог говорить, боялся, что сорвусь, начну кричать. Говорил Аушев.
Вольтер однажды заметил: «Весьма опасно быть правым в том, в чем не правы великие мира сего…»
Через несколько часов ордер на мой арест лег на стол Президенту России Б. Н. Ельцину.
– А Илюмжинов-то здесь при чем? – спросил Ельцин.
– Ну-у… все-таки был в Белом доме. Неизвестно, что делал там…
Не странно ли? Им было неизвестно! Я посылал записки, звонил, выступал на совещаниях, переговаривался по телефону с ближайшим окружением Президента, и все это было неизвестно…
И – началось. Инициатива наказуема – эту формулу социализма и постсоциализма надо бы золотом выбить на Красной площади, на Лобном месте, на бывших зданиях ЦК, обкомов, горкомов, в школах и детсадах. Самыми крупными буквами: «ИНИЦИАТИВА – НАКАЗУЕМА».
Центральное, российское телевидение по нескольку раз в день крутили одни и те же кадры: я с белым флагом иду в Белый дом, где находятся Руцкой, Хасбулатов, где засели баркашовцы, анпиловцы, коммунисты и прочие. Но я не припомню ни одного кадра, где бы показали, как мы с Аушевым выводили женщин и детей из-под пуль. Не было ни фотоснимков в газетах, ни комментариев. Подавали только это: Илюмжинов, Аушев идут в Белый дом с белым флагом.
В политике не бывает случайностей. И показанная или рассказанная часть правды, а не полная правда – это изощренная форма лжи. Кому-то очень надо было показать меня именно так, выставить на всеобщее обозрение, внушить всем: смотрите, вот он какой! Ату его! Фас!
Я догадываюсь, какие силы раскладывают этот пасьянс, но доказательств нет. И наверное, не будет: не дураки они, чтобы оставлять доказательства. Идет крупная игра, а в крупные игры дураки не играют. Ведь ставка здесь ни много ни мало – Калмыкия. Ее ресурсы: нефть, газ, бишофит, черная икра, шерсть, мясо. Ее выгодное географическое и стратегическое положение. Ставка – республика, вместе с ее населением, хотя на население, на народы им наплевать, им ресурсы нужны.
Поэтапно все эти события можно расположить так:
1. Отдай республику, уйди с дороги, а то хребет сломаем.
2. По Илюмжинову стрелять на поражение (заметьте: не по Илюмжинову с Аушевым, а конкретно по Илюмжинову).
3. В ту минуту, когда мы должны были вести переговоры с Руцким и Хасбулатовым в их кабинетах – а ведь знали, что мы идем вести с ними переговоры, – танки долбанули по этим кабинетам. Случайность?
4. Полуправда, показанная по всем каналам телевидения, призванная убедить: Илюмжинов – враг.
5. Я еще был в Белом доме, а уже был заготовлен ордер на мой арест (в случае, если останусь жив). Ордер в тот же день лег на стол Б. Н. Ельцину.
Каждый эпизод, взятый отдельно, вполне мог быть случайностью. Но когда они собраны вместе, элемент случайности становится бесконечно малым.
Я прилетел в Элисту. Республика была в растерянности: ложь, правда, слухи, вымыслы – все смещалось в головах людей.
– Что будет теперь с республикой? Зачем ты полез в Белый дом? Теперь нам перекроют кислород. Ты подставился, подвел нас всех! – такие упреки услышал я, вернувшись в родной город.
Местные политики и городские пророки кипели от негодования, делали заявления. Оппозиционная печать раздувала слухи.
– Теперь Кирсану конец. Он политический труп. Кирсан – президент, но уже бывший, – слышал я за спиной.
И снова вытащили из нафталина дело о мазуте, о четырнадцати миллиардах, взятых на закупку шерсти. Странным образом, как по волшебству, в центральные газеты просочилась секретная аналитическая записка Ерина президенту Ельцину, где говорилось, что и происхождение моих капиталов «темное», и Калмыкию надо душить экономической петлей, чтобы народ озверел от голода и скинул президента.
Революция, как утверждал Ленин, не делается в белых перчатках. Политика – тоже. Задавить голодом триста пятьдесят тысяч жителей республики, включая новорожденных, чтобы отыграться на одном человеке, – логика убийственная. За что? А не ходи в Белый дом, не спасай людей. Но главное – не лезь в Большую политику. Сиди тихо, паси баранов – будешь хороший.
Надо отдать должное принципиальности Ельцина. Не подписал указ об аресте, хоть и подсовывали ему под горячую руку, когда еще не улеглись страсти. Но холодный ветерок уже побежал по властным коридорам Кремля, разнося «шу-шу». Недаром меня крутили по телевидению, как «Сникерс», и газетные статьи недаром тиражировали свои домыслы.
В те месяцы Москва играла с Калмыкией в детскую старую игру, в которой надо ехать на бал, но черное с белым не надевать, «да» и «нет» не говорить. Отказывать республике ни в чем вроде бы не отказывали, но и навстречу не шли. Все мои усилия тонули в бюрократической рутине министерских канцелярий.
Впрочем, это уже было не смертельно. Россия избежала гражданской войны, и миллионы, десятки миллионов людей, над которыми смерть распластала свои крылья, ходили, дышали, жили. А ведь могло бы случиться по-другому, могло…
Кто проходил по Новому Арбату в Москве, наверное, видел на крыше одного из зданий огромный металлический белый шар. Что это? Каково его предназначение? Как-то любопытные журналисты попытались подняться на крышу. В подъезде их остановили, потребовали документы. На крышу так и не пустили: нельзя, неположено. На все вопросы – молчание. А потом и вообще вытурили: не суй нос, куда не следует. Не твое дело.
А чье же тогда? С нас дерут налоги – и немалые – на содержание армии, службы безопасности, милиции, прокуратуры. Мы вправе знать, куда идут наши деньги. Журналисты позвонили в Министерство безопасности – там и понятия не имеют. Странно, не так ли? Связались с Министерством обороны – не знают. Куда бы ни обращались за разъяснением – или молчание, или разводят руками.
А таких шаров по Москве несколько: на Арбате, на Садовом кольце, у посольства США, где-то еще. Журналисты оказались дотошными, окольными путями выяснили: в шарах сложная аппаратура для приема спутниковой связи. А можно ли с помощью этой аппаратуры прослушивать телефонные разговоры? Оказалось – можно. Даже разговор двух прохожих на улице – тоже можно. Да и не только это.
Психологи отмечают необычайную агрессивность людей с той и другой стороны в дни октябрьских событий. Проверял ли кто-нибудь напитки и продукты, которые привозились руцкистам и ельцинистам? Почему сразу же после событий тщательно убирали территорию вокруг Белого дома и поливальные машины долго мыли тротуары? Случайность? Не много ли случайностей? И странная заторможенность многих депутатов, и агрессивность попавших в зону действия этой случайности… А в трехстах метрах – люди отдыхают на скамейках, идут за хлебом, покупают цветы. Спокойные, мирные, доброжелательные…