– Вы – лучшие из лучших! Вы – наша надежда! Наша опора! Наше поколение должно быть уверено, что могучая социалистическая держава останется в надежных руках, крепких и чистых. Что идеи Ленина, за которые погибли миллионы людей, за которые миллионы прошли тюрьмы, царские казематы, казни и пытки, будут жить в веках. Мы вручаем вам руль страны! Будьте достойны наших надежд!
Атмосфера накаляется. Зал гремит от оваций, мы вскакиваем, мы поем, охваченные единым порывом, и наши голоса гулко звенят в старинном зале. И кажется, что вот сейчас, в эту самую минуту, совершается великое, эпохальное событие. Мы творим историю. Мы – сила! Мы – непобедимы! Мы сметем все, что мешает нам жить, тормозит приближение светлого будущего.
И все сомнения, которые мучили меня до этой поры, все мои тягостные наблюдения рассеялись как туман. Остается только патриотический восторг, слепая, яростная вера в торжество идей Ленина, в верность избранного пути, исторических предначертаний партии.
Мы готовы! Мы клянемся! Мы горим жаждой пройти все испытания, отдать жизнь за первую социалистическую державу. Родина, я с радостью отдаю свою жизнь тебе!
Что скрывать? Все это было: и массовый гипноз, и истеричная жажда самопожертвования. Мы были неискушены в политике. Мы хотели свято верить во что-то большое и чистое, нужное людям. Это был тот возраст, когда безоглядно кидаешься из одной крайности в другую. Возраст предчувствия любви. И я думаю, там, в зале, были не самые худшие ребята нашего поколения.
Я оглядываюсь в прошлое, перебирая в памяти все свои выборные должности, и на первый взгляд кажется: вот она, стартовая позиция, трамплин для партийно-номенклатурной карьеры. Многие пошли по этому накатанному пути: ВКШ, ВПШ, иерархические ступени обкома партии, потом кандидат в члены ЦК, член ЦК КПСС, Политбюро. Одним словом – Власть. Беспредельная, российская, которая не снилась и царям. Но это – не для меня… Я не мог тогда еще объяснить почему: не хватало ума, образования. Но отчетливо чувствовал: все это мне чуждо.
Я переписывался со многими знакомыми, встречался, созванивался и в течение долгих лет наблюдал, как они постепенно угасают. А какие это были ребята! Полные энергии, умницы – цвет нового поколения. Я думаю, многие из них в будущем могли бы руководить страной. Но партийно-номенклатурная система каким-то странным образом очень быстро умела выедать из человека душу и сердце, сдвигать ориентиры, и человек начинал загнивать изнутри. Калмыки говорят: «Лучшее яблоко черви едят». Проглотила их система, как проглотила и искорежила до них несколько поколений страны.
Толстой как-то записал, что Горького испортили книги. Наверное, и я видел мир глазами своих романтических героев. Мне хотелось верить, что грязь, нищенское существование – это временное, через несколько лет всего этого не будет.
В те годы, как я уже говорил, городской комитет комсомола создал отряд «Вега», куда включали по два представителя от каждой школы города. Попал туда и я. Собрали нас поначалу «для галочки», но вскоре мы превратились в единый мускулистый организм. Мы почувствовали, что нужны друг другу. Как-то легко сложилась особая атмосфера доверия. И произошло это, наверное, потому, что никто из нас не стремился к власти, а все хотели сделать что-то хорошее для города, для своих знакомых, которым некуда вечером податься. Ни танцев, ни вечеров, ни дискотек. Разбитые фонари на улицах. От скуки многие из ребят скидывались на бутылку, били друг другу физиономии, пугали прохожих, подворовывали. В городе катастрофически росла преступность среди молодых.
В «Веге» мы выработали свой устав, свои законы. И вскоре вечера, проводимые нами, стали самыми популярными в городе. Мы работали на грани фола, на грани допустимого, нередко перешагивая эту черту. Но в этом-то и был весь смак. Несколько раз наши вечера закрывали, но это лишь принесло нам еще большую славу. На «веговские» мероприятия стекались ребята изо всех школ города.
Вот так постепенно я и начал узнавать все тонкости и нюансы организационной работы. Но самым главным в «Веге» было все же другое. Когда собирался штаб, мы зажигали по традиции свечи и спорили: о стране, о будущем, о нашей действительности – обо всем и откровенно. Наш закон – то, что происходит в штабе, не должно выходить за его стены, – соблюдался свято. И ни разу никто его не нарушил. Наконец-то можно было высказываться обо всем, что думаешь, не скрывая своих мыслей. Обсудить, поспорить и знать, что тебя поймут. Каждый старался обучить другого тому, что умел сам. Шло взаимное обогащение. В народе говорят: «И капля океану подмога». Мы чувствовали себя этими капельками огромного океана и искали ближайший путь к счастью для всех. Как чисты, светлы и наивны мы были, пытаясь воспитать в себе человека будущего! Мы не знали ответов на многие вопросы, заблуждались, терялись в догадках, рубили сплеча, но такой чистоты помыслов и стремленийя больше уже не встречал нигде.
Вот так много лет назад в провинциальном городке, затерянном в бескрайних степях, при свечах школьники вырабатывали кодекс чести, кодекс морали будущего общества. И начинали с себя.
Каждый «веговец» должен был рассказать откровенно о своих недостатках, выслушать, что думают о нем остальные. Каждый должен был стремиться к совершенству, а для начала – научиться играть на музыкальном инструменте, танцевать калмыцкий танец, вальс…
Исповедь по кругу еще больше сблизила нас. Это было счастливое время: без предательств, без лжи, без одиночества.
Потом уже, будучи депутатом Верховного Совета России, я завоевал приз в Южной Корее за лучший танец. Этому танцу я научился в «Веге». Через год в Америке я вызвал восторг американцев, переплясав даже самих хозяев.
А исполнялся ковбойский танец. Этому тоже научили меня в «Веге».
За четыре года существования отряда я внутренне раскрепостился, «Вега» помогла мне побороть врожденную стеснительность. Научился четко и коротко излагать свои мысли перед аудиторией.
В девятом классе я стал чемпионом республики по шахматам, и впервые звездная болезнь коснулась меня. Той ночью я долго не мог уснуть. Мне мерещились международные и всесоюзные турниры, лавровые венки и победы, победы, победы! Почти до утра я плыл в этом сладком тумане и едва не опоздал к первому уроку. Класс встретил меня с восторгом:
– Ура! Качать его! Качать чемпиона! – Портфель отлетел в сторону, меня подхватили десятки рук. – Айн, цвай – взяли!
Пол ушел вниз, я нелепо перебирал в воздухе ногами.
– Иш-шо взяли! – Я взлетел под самый потолок.
И тут вошел учитель. Часть ребят бросилась к своим партам, забыв про меня. Остальные уставились на учителя.
«Конец мне», – подумал я и грохнулся сверху на головы ребят. Обошлось без переломов, но после этого я уже никогда не предавался хвастливым мечтаниям…
Пришла весна последнего учебного года. Растаял снег. Улицы, тротуары Элисты, как всегда, затопила чавкающая клейкая грязь. Буро-коричневая жижа текла по дорогам города, колеса машин взбалтывали, перемешивали ее, выплескивая на тротуары, обливая неосторожных прохожих.
Ранней весной и осенью Элиста обувается в резиновые сапоги, у подъездов домов, учреждений ставятся железные корыта с водой и палками, на концах которых намотаны тряпки – соскребать и смывать налипшую на ноги грязь. Тускло-желтые фонари на вечерних улицах. Темные силуэты прохожих. Луна, присыпавшая стальной пудрой света угрюмо мерцающие лужи. И придавленный низким калмыцким небом сырой воздух, напитанный молодой энергией нарождающейся жизни. Вот такой запомнится мне моя последняя школьная весна в Элисте.
В школе ребята мне дали кличку «Мааста» – хозяин. Так меня называли потому, что после уроков все обычно собирались у нас дома. У меня был проигрыватель с колонками, я собирал пластинки. Каждый день я приводил домой компанию человек в десять – пятнадцать. Слушали пластинки, спорили о джазе, певцах, бренчали на гитарах. Мы даже создали свою рок-группу и по вечерам орали песни. Нам казалось, что получалось здорово. Как тогда принято было говорить – в кайф. Однако вскоре соседи начали жаловаться на нас, и мы перебазировались в УМР – Управление механизированных работ. Родители так привыкли, что в доме у нас всегда ребята, что когда никто не появлялся, с тревогой спрашивали: