Расхохоталась я, право, не ожидая такого открытого негодования и презрения в мою сторону. - Я слово даю, а не пустые речи веду. С восемнадцати лет - полгода у нас поживет, подучится, полгода - у вас. А дальше... Дальше - выбор за полукровкой: родительский Орден, или схожих по сути.
- Согласна, - гордо вздернула головой Аббатиса. - По рукам. - А... - неожиданно осмелилась на участие Мария. Резко перебиваю ее я, мило (лживо) улыбаясь; повелевая, обняла за плечи. - Не стоит, не стоит волноваться, Мария. Лучше поспеши на выход. Там тебя уже ждет... Матуа.
Короткий, вопросительный взгляд девчушки на Клариссу... Тягучие мгновения притворства, и монахиня все же улыбнулась ей в ответ: - Рада, что всё наладилось.
Виновато потупила бедняжка взгляд в пол. Взвесить... «за» и «против» - и, наконец-то, короткие, быстрые шаги на выход.
*** Не провожаю ее. Замерла, почувствовав за спиной знакомый, пристальный взгляд. Резкий разворот. - Ба, какие гости, - ироническая ухмылка так и исказила его лицо. Бельетони. Отвечаю тем же: радушием и усмешкой: - Решила узнать, как ты тут без меня.
Шаги ближе. Замер рядом. Внимательный, изучающий взгляд в глаза. И вдруг вновь заговорил: - Я слышал, нынче у вас на Искье очень весело? Невольно поджимаю губы, но все еще рисую на лице безмятежность и радость: - Твоими молитвами, мой старый добрый знакомый. Всё обошлось. И теперь все мы будем ждать чуда. Широко улыбнулся. Вдруг поднял руку в надежде обнять за плечи, но тщетно - провалился сквозь дух. Лицо его на мгновение вытянулось, а брови изогнулись: - Даже так? Никакого доверия? - Глупости тоже мне скажешь. Разворот - и пошагала прочь, на выход, по коридору. Не последовал за мной. Но вдруг серьезным, холодным голосом, отозвался вслед: - Через девятнадцать лет все равно придется его делить. И уже ничего с этим не поделаешь. Ты же сие... осознаешь? Обмерла я. Тягучие рассуждения - обернулась. Лживая улыбка: - Осознаю. Но и ты... особо ни на что не надейся. Прищурилась ненароком, ухмыляюсь. Рассмеялся: - Время покажет, Виттория. Время... покажет. Несмело, нехотя киваю я головой, хотя и не соглашаюсь. Миг - и растаяла, словно выдумка, оставив собеседника ни с чем.
Глава 69. Братская любовь
*** Буря утихла. Снежинки устало кружились, оседая пеплом побоища на моей душе.
Мария с Луи поселились в Арагонезе. Матуа старательно исполнял свои новые обязанности, являясь на важные заседания Совета и Суда, остальное же время полностью посвящал своей молодой, беременной жене. Ревновала ли я? Ревновала?
Конечно же... да.
Без зла, без каких-либо вмешательств. Но... ревновала. ...тихо, едко исходила от странных, неправильных чувств, отчего еще сильнее ненавидела себя, стыдила и отчаянно корила. Я понимала, что не любовь меня к нему тянет и требует оного обратно. Я не завидовала их счастью, когда сама глядела в глаза жуткому горю. Отнюдь. Это были другие мысли. Просто... забрали мой кислородный баллон - и теперь приходиться самостоятельно карабкаться по жизни дальше, довольствуясь тем воздухом, который успела схватить при погружении... Еще тогда... когда рядом был Шон. Эта себялюбивая жажда того, чтобы и дальше мой заботливый "брат" жил моей жизнью, а не своей собственной, была настолько явно нелепой, жестокой и безрассудной, что всячески я пыталась ее не только скрыть, но и гневно, тщательно подавить. Удушить, словно мерзкую гадюку. И это было тяжело, тяжело и страшно. И с каждым разом оставалось все меньше сил на сие тайное, отчаянное сопротивление... А посему последующее решение было принято быстрее как спасательный акт, нежели наказание или безысходность: я всячески стала избегать их; а вернее, избегать того, кто мне отныне больше не принадлежит, и кого просто нужно отпустить; того, кому, действительно, нужна отныне свобода... от меня. С Марией я, конечно, (в какой это степени было возможно в сиим моем положении) сдружилась. Однако это была скорее притворная любезность, нежели искренность и открытость. И пусть они оба чистосердечно пытались, когда на это выпадал шанс, оказывать мне поддержку, дарить свою любовь, внимание и дружбу, но я от этого всего еще больше начинала злиться и непроизвольно бунтовать. От неугодного, излишнего, не такого, как хотелось бы эгоистическому сердцу, внимания я еще сильнее уходила в себя и испепелялась от собственной никчемности и омерзительности. Я стремительно стала закручиваться в свой кокон, с головой уходя в желчное безумие... одиночества и лжи. Нелюдимость. Озлобленность. Депрессивность. Мизантропия. Я превращалась в жуткое существо. Существо, на которое даже самой было гадко в зеркало смотреть, а не то что... другим показывать.
...вот и пустилась я в бега. Сначала Рим. Затем - Лондон.