А дальше - самолет... и я впервые взлетела в воздух. Но не страх карабкался по коже - тот практически сразу отступил, уступая интересу. Вот единственное чувство, которое клекотало сейчас во мне, борясь с туманом болезни. Мотор ужасно ревел, закладывая уши. За окном временами все застилали облака, погружая нас в бездонное молочное море. Но, не знаю почему, до безумия хотелось, чтобы никогда это не заканчивалось. Между землей и Богом. Так страшно, странно... и невероятно захватывающе. Это была сказка. Настоящие, потрясающие чудеса!
*** И вновь автомобиль, и вновь границы, и вновь военные. Вот только это уже была Италия. И верования здесь уже были иные. И пришлось вновь вспоминать родной язык. Вспоминать прошлое.
Неаполь. Казалось, я уже не доживу, не увижу тебя... И не услышу этот родной колокола звон. Искья. Моя родная земля, я вернулась к тебе из пекла. Я вернулась... чтобы умереть.
Еще вчера выпит последний шприц с кровью, к которой у меня теперь зависимость. И если ты не заступишься, я буду от голода лезть на стены, в жажде разодрать в клочья всё человечество. Всё, лишь бы раздобыть эликсир безумства. Я стану живым усопшим, без памяти и рассудка. Без веры и правды. Без воли к жизни, и все же алчно жаждая ее. А затем, проиграв, вовсе, угаснув, уйду...
... Волнительные, пугающие шаги в сторону туннеля. Еще немного, еще... И вдруг из темени отделились фигуры. Узнала. Среди них был Асканио... Замерли те в ужасе. Изучающий взгляд то на меня, то на Соколова. Аско побелел, словно мрамор, забыв как дышать, обреченно опустил руки, осунулись плечи. В глазах его плескался лишь один вопрос: "За что?"
Криво, стыдливо заулыбалась я, пряча виновато глаза. Во рту моем пересохло - невозможно говорить, даже звук издать. Руки дрожали, словно сибирский мороз прогрызал плоть до кости. Зубы выстукивали друг о друга. Ноги немели и подкашивались. Отпусти меня Федор - тут же рухнула бы. Скоро вновь начнутся конвульсии.
Я умираю. Мой выбор. Это мой выбор. И простите меня за него. По крайней мере, это случится здесь. Дома. На родной земле...
Дрогнул Колони и быстро пошагал навстречу. - Я ее заберу, - навязчиво вклинился между мной и Хирургом. Подхватил на руки - и развернулся ко входу. - Помогите ей, прошу, - наконец-то осмелился заговорить Соколов. - Мои знакомые должны были связаться с вами. Прошу, пусть помогут. Я всем, чем смогу, отплачу. Сполна. Пусть Она поможет ей. Я умоляю вас... Замер Асканио в удивлении. Разворот к Федору (который поспешил за нами). Онемели оба. - Кто "Она"? - резким выпадом. Волнение и страх обдали, окатили с головы до ног Алексеевича. Замялся в словах, словно нелепый юнец, страшащийся признаться, что обезумел, раз верит в глупые чудеса... - Виттория... Колони... Говорят, она... - Это и есть - Виттория... Колони, - дерзко перебил его брат. Злобно скривился, видимо, ненавидя моего друга за то, что тот позволил всему этому случиться. - Она сама себе должна была помочь, а если не смогла - значит, уже поздно. Разворот и пошагал... ...оставив не шевелящегося, казалось, навек окаменевшего "товарища Хирурга".
В голове моей мучительно вторилась лишь одна просьба. Но никто ее не слышал, никто не мог ей внять: "Федя, Федечка, не уходи! Не уходи, пока я еще тут! Не уходи... ты мне так нужен... Федя..."
Глава 44. Повод жить
*** Но нет. Увы... Соколов исчез из моей жизни, словно выдумка. На фронт. Он вернулся на фронт, и судя из того, что могу выудить из памяти, теперь он на передовой. Остается молиться, лишь тихо молиться, чтобы Смерть его обошла стороной. Ведь хоть мы - и вечные, но не бессмертные. Теперь еще более уязвимые. Новое оружие - взрывы невиданной доселе мощности, могут так же легко убить Древнего, как и любое другое живое существо.
Федя... Нет, я не привязалась к тебе, как мужчине, но и без тебя, твоих советов, издевок, шуток... голоса, запаха... мне не хочется жить. Странные эти чувства. Странные. Чего кривить душой, что-то засело во мне, и отчаянно тянет к тебе, хотя и, вопреки всему, все еще не готова открыть сердце для супружеских отношений. Плотской игры, любви и взрослой страсти.
Повод. Повод жить. И тем не менее, в моем сердце горел весомый повод жить, пока бьется сердце твое, мой такой двоякий (грубый и нежный, вспыльчивый и хладнокровный, самовлюбленный и самоотверженный) Хирург.
И вот я силой вливаю в себя ненавистную мне кровь дурных животных, бьюсь в ужасе и конвульсиях, жадно ногтями скребусь по стенам и дико вою от боли, добровольно запертая в подвале, но вырываю у смерти свое законное право на дальнейшее существование. Земля. Лишь она меня успокаивала. Улегшись на нее, голую, я, в одной сорочке, пыталась пропитаться этим запахом и надеждами, что она в себе еще хранит. Пропитаться жизнью и сменить свою обреченность на прощение. На еще один шанс бытия.