Я нежен, когда не мешает те нежность.
Сегодня сегодняшность – главный закон,
И выбор один: или я, и ли он -
Какой-нибудь щустрый пострел-рифмоплёт,
Который в толкучке меня обойдёт…
Я жму на педали, ногами творю,
И с классиком всяким на ты говорю.
И вот я у цели! Кассиру кричу:
"Скорее билет мне! Шедевром плачу!"
Кассир мне ответил, величье храня:
"Шедевры не деньги – их стыдно менять.
Народом Высоцкому выдан билет,
А ты пока жив, так живи, как поэт."
Потом, усмехнувшись, сказал: "Не спеши!
А лучшую строчку душой напиши."
Смотрю свысока на его словеса:
Билеты налево – и песенка вся.
Я вижу насквозь этот гнусный народ:
Ух если не сразу – помногу берёт…
Я достаю из кармана "Самтрест" -
Он место находит всегда, где нет мест.
Кассир улыбнулся, билет оторвал
И вслед поцелуй мне воздушный послал.
То-то же!.. Эй, голытьба, р-разойдися!
Гляжу на билет, а билет на Тбилиси…
Глава 2. В КОЛЫБЕЛИО, как меня встречали на вокзале!
За руки брали и за ноги брали,
"Да здравствует?" по-своему кричали
И памятник поставить обещали.
(Ведь за последних два десятка лет
В России я – единственный Поэт.)
О, генацвале, где ж вы раньше были?
От ваших криков вырастают крылья!
Пошлите, боги, мудрому кассиру
Бутылку водки и кусочек сыру…
В Тбилиси есть особенная прелесть:
Работу здесь всегда находит челюсть,
Здесь для талантов все пути открыты,
Здесь овцы сладки и поэты сыты.
Здесь захожу я, как в библиотеку,
В Самтрестовскую винотеку,
Где мудро человеческие мысли
Хранят в бутылках, чтобы не прокисли:
В стекле, под плесенью, залиты сургучом…
Когда-нибудь узнают – кто почём…
Мне каждая из тысячи бутылок
Напоминает чей-нибудь затылок:
Как ни верти вместилище винца -
Без этикетки нет на нём лица.
В Тбилиси есть особенная прелесть,
Московская пред ней бледнеет прежнесть.
Вот, например, скажу я: "Трынди-брынди…" *
И в вечность погружаюсь на Мтацминде.
Мтацминда вырастает над Парнасом,
И Феб идёт послушно в свинопасы.
А я, как демон, возношусь над миром
Его надеждой, радостью, кумиром.
Сияет солнце лысиною божьей,
И с высоты я вижу – мне всё можно!
(Уж если я за что себе и нравлюсь,
Так ни за что другое, а за наглость,)
Галактиона подзываю знаком:
А ну скачи за Борей Пастернаком,
И по дороге Пушкина Сашулю
Ко мне зови, и мы распишем пулю…
Сидим, играем, козырями бубны,
Вдруг слышим – кто-то бьёт усердно в бубен,
И голос очень жалостно срывает,
Кричит, сердешный, даже подвывает:
«Я подкидыш твой, я подкидыш!
Что ты, Грузия, мне подкинешь?
Все мя бросили, все отринули,
Ты пожалуй мя шкурой тигриною!»
«Ах ты, господи Иисусе!
Не зван – не суйся!»
О, как мне эта песенка знакома:
Её в Москве я слышал возле дома,
Но только помню – там с не меньшей силой
Её же пели громко о России.
И сам я пел, пацан, средь бела дня:
"Граждане! Послушайте меня!"
Граждане послушали немного
И пошли опять своей дорогой.
В отечестве любом до чёрта нищих,
И каждый своего кусочка ищет,
А самый умный ищет кровной связи
Хоть с кем-нибудь в Крыму иль на Кавказе.
Поэтому я здесь… И не один:
Кто посмелей сегодня – тот грузин.
Как говорит Андро Вознесешвили,
Оне средь генов царских прежде были.
Но с октября семнадцатого года
Боялись гнева чёрного народа
И очень гордо в тряпочку молчали -
От чьих опасных генов их зачали.
Теперь пора, теперь, пожалуй, можно -
В России быть поэтом невозможно.
А Грузия, нам сопли вытирая,
Даст соску и пелёнки постирает.
(И Грузии нужны, конечно, дети
Со связями в Москве и Моссовете.)
Нам в жизни, как в любом серьёзном деле,
Полезны запасные колыбели…
____________________
* "Трынди-брынди" – непереводимый крик души
2. Дуплетом по поэтам
…А мне в Москве, под шум ночной метели,
Всё снятся складки матери-земли…
… Ты, родина, мне даришь вдохновенье:
Не я пишу – ты пишешь этот стих,,.
Мамед Исмаил (пер. А. Кушнера)
В наш грустный век в горах Азербайджана
Каракулевый бродит воротник.
Хочу поцеловать того барана,
В котором зреет мой родной шашлык.
Истосковался без него в Москве:
Одни дубы – ни одного барана.
Никто не скажет задушевно "Ме-е-е",
И не разбудит на работу рано.