До этого я никогда не ревновала Вадима. Во-первых, он не давал повода, хотя вокруг него всегда была прорва девушек, молодых женщин – студентки, аспирантки. Во-вторых, я была уверена, что вся отпущенная на мою долю ревность была израсходована в пятнадцать лет. Что я переболела ею, как болеют ветрянкой – чтобы навсегда получить иммунитет. Но я ошибалась.
Впрочем, это была странная ревность. Я не страдала, не подозревала, не воображала душераздирающие сцены. Не рылась в карманах, не лезла в телефон или в компьютер. Не принюхивалась к его одежде, пытаясь уловить запах чужих духов. Подобное мне вообще было глубоко противно, и я бы себе никогда ничего такого не позволила. Даже если бы поводы для ревности были основательными. Но у меня поводов не было вообще. Если хорошо подумать, это, скорее, была даже не ревность в чистом виде, а какое-то тоскливое ощущение, что Вадим меня больше не любит. А раз не любит – что ему мешает мне изменить? Порядочность, чувство долга? Что ж, бывает, что даже очень порядочные мужчины уходят от уже нелюбимой жены к другой женщине.
С чего я это взяла? Спустя пять лет я, пожалуй, не сказала бы определенно. Что-то такое, определенно, было, не на пустом же месте возникла эта тоскливая растерянность. Вадим действительно стал чаще задерживаться. Бывал нервным, раздражительным. Мог так сильно задуматься, что не сразу слышал, когда я к нему обращалась. Мы стали реже проводить время вместе, заниматься любовью.
Сначала я пыталась осторожно выяснить, что происходит.
Не выдумывай, говорил он, все в порядке. Просто на кафедре проблемы, монография поджимает, декан идиот, приглашение в Лондон отменили.
Я понимала, что все так и есть. Но думала, что это наверняка не все.
В июле мы отметили на даче день рождения близнецов, а когда возвращались в город, поссорились. Даже повода особого не было, просто у обоих выплеснулось раздражение. Мы не разговаривали день, второй, третий. Мне казалось, что мы корабли, которые шли параллельным курсом, но вдруг развернулись и начали стремительно удаляться друг от друга.
Лето выдалось дождливое, унылое. У меня все валилось из рук, ничего не радовало. И вдруг все стало безразлично. Одним серым пасмурным утром я проснулась, посмотрела на сопящего в подушку Вадима и подумала, что, наверно, я его тоже больше не люблю. Мы были женаты десять лет, столько всего пережили вместе, у нас росло двое сыновей, но в тот момент мне показалось, что рядом со мной в постели совершенно чужой человек.
Вечером я отключила телефон и до поздней ночи бродила по улицам. Заходила в кафе, пила крепкий черный кофе, пока не началось самое настоящее отравление кофеином. Ночи были еще белые, хотя уже «Петр-Павел день убавил». Призрачный свет, мистика Петербурга. Особый запах северного лета, закованного в камень. Разведенные мосты – и мы с Вадимом были такими же мостами. Две половинки над темной водой. Странное ощущение, как будто я оказалась одновременно в нескольких временных пластах – в прошлом, настоящем, будущем.
Какой-то мужчина окликнул меня, назвал по имени. Я скользнула равнодушным взглядом, не узнала, прошла мимо.
Вадим не спал. Когда я открыла дверь, он вышел в прихожую – одетый.
«Где ты была? – спросил он, изо всех сил пытаясь сдержаться, не наорать на меня. – Телефон недоступен. Я уже не знал, что думать, где тебя искать. Всех твоих подруг обзвонил, никто ничего не знает. Подумал, что, может, на дачу поехала, но побоялся туда звонить. Если тебя там нет, у всех было бы по инфаркту на брата»
Я молчала, глядя мимо него.
«Где ты была?» - повторил он, подойдя ближе, и я подумала, что у него на редкость противный голос. И как только раньше не замечала.
«Тебе-то не все ли равно? – огрызнулась я. – Не твое дело. Гуляла».
Мне показалось, что он меня ударит, и я, наверно, этому даже обрадовалась бы. Потому что можно было развернуться и уйти. Куда глаза глядят. Но Вадим ничего не сказал. Обогнул меня, как неодушевленный предмет, ушел в гостиную и закрыл дверь.
4.
Весь следующий месяц мы методично убивали все, что между нами было. Десять лет пусть не очень простой, но счастливой семейной жизни. Мы почти не разговаривали, если в этом не было крайней нужды. Вадим возвращался домой все позже и позже, пару раз вообще не пришел ночевать. Приносил деньги, молча кидал в ящик тумбочки. Сам ходил по магазинам, сам себе стирал и готовил. На дачу, по молчаливому уговору, мы ездили по очереди: одни выходные он, другие я. Мотивировали огромным количеством работы, хотя вряд ли нам кого-то удалось обмануть. Мама осторожно спрашивала, все ли у нас в порядке. Двойняшки каменно молчали, но и так было понятно: догадываются, что все плохо.