— Гадина! Предатель! — громко крикнула она, не обращая внимания на мирно гуляющих по скверу людей. — И ты еще смеешь прикасаться ко мне после всего, что было! Да меня тошнит от тебя! Мне смешно вспоминать, как…
— Оля! — перебил ее Левин, который уже немного оправился после удара каблуком. — Послушай меня, Оля! Я же не сам все это придумал… Я не хотел… Меня заставили… Это родители меня заставили. Честно! Понимаешь, иногда бывает так, что обстоятельства сильнее людей… — он встал со скамейки, заметив, что она собирается уходить. — Ну послушай же…
Ольга уже шагала по выложенной розовыми плитами дорожке. Миша шел чуть позади нее и, не переставая, говорил. Теперь он уже не мог просто так уйти. Он должен был доказать ей, что она ошибается, считая его подлецом и предателем.
— Я не предатель! Меня увезли силой. Родители посадили в машину и увезли на дачу… Я даже не мог вырваться, чтобы навестить тебя в больнице… — Миша осекся, но было уже поздно.
Ольга резко остановилась и вперила в него уничтожающий взгляд.
— Так, значит, ты знал, что я лежала в больнице? — тихо спросила она.
— Ну, знал… — потупил глаза Миша. — Но я, правда, не мог…
— А теперь — можешь?
— Родители уехали в отпуск… Я подумал, что если тебя взяли во Францию, то значит…
— А если бы не взяли? — снова перебила его Ольга.
— Ну зачем сейчас об этом говорить, — ушел от ответа Левин. — Ведь все кончилось хорошо… То есть я хотел сказать…
— Да, действительно, все кончилось хорошо, — сказала она. — Я даже благодарна этим кагэбэшникам…
— За что?
— За то, что они расставили все фигуры по местам. Извини, я опоздаю на почту. Пока, — и Ольга быстро пошла к остановке троллейбуса.
А Миша остался стоять возле памятника Ленину. Он проклинал себя за слабость. Зачем он только к ней подошел? Зачем завел разговор? Унижался… Подумаешь, парижская красавица. Надо было догадаться, что этим все закончится.
И все же при воспоминании о ее запрокинутой голове с нежным изгибом шеи, о прикрытых в сладкой истоме глазах у него невольно сжималось сердце…
К площадке у памятника приближалась стайка молоденьких хохочущих девиц. Миша знал, зачем они сюда идут и почему смеются. У студентов и абитуриентов университета была такая традиция — подавать милостыню Ленину. Видимо, его поза с вытянутой вперед рукой была понята ими по-своему. Считалось, что это приносит удачу на экзаменах. Именно поэтому у подножия памятника, возле огромного ботинка бронзового Ильича, никогда не переводилась горстка монет. Разумеется, по утрам их сгребал счастливый дворник, которому как раз не хватало на опохмелку, но к вечеру кучка снова нарастала. Девицы с хохотом подошли к постаменту и бросили туда несколько монет. Наверное, это были абитуриентки.
Миша позавидовал их веселому настроению и бодрости. С высоты своего четвертого курса они казались ему просто малыми детьми. Когда-то они с Ольгой тоже кидали сюда деньги. И тоже смеялись. А потом шли на их заветную скамейку пить пиво. Круг замкнулся. Скамейка познакомила их, и на ней же они и разошлись.
Медленно шагая к автобусной остановке, Мишель пинал перед собой пустой молочный пакет и думал: «Вот если бы не эти дурацкие кагэбэшники, тогда…»
Глава четырнадцатая
1
Был уже конец августа, а письмо из Франции так и не пришло. Ольга не знала, что и думать.
Неужели Мишель про нее забыл? Перед глазами Ольги само собой возникало хорошенькое, кукольное личико Клер. Как она тогда смотрела на Мишеля! Кажется, еще немного, и она потащит его в ближайшие кусты. Наверное, она делала это не один раз с тех пор, как уехала Ольга… Нет, нет! Лучше не думать об этом и не ждать письма от Мишеля. Наверное, прав был Левин, когда сказал, что обстоятельства бывают сильнее людей…
Оставалось еще совсем немного времени до сентября, когда всех студентов отправляли на работу в колхозы. Ольга проводила долгие одинокие дни за чтением, в основном читала книги по программе зарубежной литературы, ездила раз в неделю на кладбище на могилу бабушки. Она даже поймала себя на том, что пытается говорить с ней, точно так же, как Капуля разговаривала с фотографией своего мужа. Ольга спрашивала у нее совета, делилась своими горестными размышлениями.