Отовсюду, со всех стен и даже с потолка, на нее смотрели лица Ольги Коломиец — ее лица в разных ракурсах, разных размеров. На некоторых она была в полный рост. А на одной фотографии Ольга разглядела за своей спиной… Мишеля!
В комнату вошел Василий с дымящимися чашками на подносе. Ольга в изумлении молча смотрела на него.
Но на этот раз он сам спас положение, проявив завидную решительность и такт. Не зря говорят, что дома и стены помогают.
— Это мое увлечение, — сказал он так, что было непонятно, о чем он говорит — об увлечении фотографией или об Ольге. — Правда, красиво?
— Некоторые снимки очень удачные, — согласилась Ольга, выдерживая его безличный светский тон.
— Садись, — Василий указал ей на раскладной диванчик, который был здесь единственной мягкой мебелью.
Ольга присела на краешек и взяла с подноса чашку с горячим кофе. «Что за дурацкий день!» — думала она. Она только и делает, что пьет то кофе с коньяком, то шоколад, теперь опять кофе. Остается завершить все это бутылкой водки и упасть! Если бы она знала тогда, отчего ей предстоит упасть на темной пустынной улице!
Василий присел рядом с ней и небрежно приобнял ее сзади за плечи. От неожиданности Ольга повернула к нему лицо и встретила испуганные немигающие глаза.
— Прости меня, — почему-то сказал Василий и прижался губами к ее губам.
В сущности, в этом прикосновении не было ничего неприятного, но по телу Ольги словно прошел электрический ток. Перед глазами вспыхнуло яркое, как бегущая неоновая реклама, имя: «Мишель!» Она выронила из рук чашку с кофе, вынырнула из-под обнимающей ее руки и резко вскочила.
— Нет уж, это ты прости! — воскликнула она и, ничего не видя, побежала к выходу. Схватила в коридоре свою сумочку и буквально вылетела из квартиры.
Домой Ольга пришла чернее тучи. Бабушка видела, что Ольга не в себе, что у нее что-то случилось, однако по заведенному у них правилу ни о чем не спрашивала, ждала, что внучка заговорит первая. Но Ольга молчала. Весь день она просидела за книгами и тетрадями. А вечером ушла, сказав, что выйдет подышать. Господи, лучше бы она никуда не выходила!
В сумерках бежала она по неприветливым дворам и узким улочкам. Путь ее лежал в старый район, где чудом уцелели приземистые деревянные домишки, в одном из которых еще недавно горела по вечерам свеча… Еще два поворота — и она увидит знакомую калитку. Быстрым шагом Ольга шла мимо знакомых вросших в землю домов, по кривым улочкам, по которым они так часто шагали рука об руку с Мишелем! Нижние этажи здесь располагались так низко, что окна лишь наполовину выглядывали из-под земли. Ольгу всегда удивляло, как люди не боятся там жить? На многих окнах даже не было решеток, а форточки там всегда держали открытыми. Ольге казалось, что они, как разинутые рты, так и дразнят, так и вызывают на шалость. Она уже не помнила, кто из них придумал это дурацкое развлечение — что-нибудь громко выкрикивать в эти низкие окна. Но со временем это стало у них чем-то вроде вечернего ритуала: подкрасться к низкому окошку, крикнуть что-нибудь вроде «Ух!» или «Гав!», а потом бежать за угол и ждать, что будет. Как правило, ничего особенного не происходило, — видимо, жильцы этих квартир и не к такому привыкли. Ольга с грустью миновала этот квартал воспоминаний и поравнялась с разрушенным каменным домом, от которого остались одни лишь деревянные перекрытия, похожие на вафли. Вот одна комната, вот другая… Кое-где со стен свисают пластами обои, торчат вбитые кем-то гвозди, возле которых темнеют очертания висевших здесь ранее картин. В углу валяются старые, почерневшие от дождей ковры… Ржавая спинка от железной кровати… «Вот так все и проходит, — печально думала Ольга, — остаются только голые стены и грязь. А ведь когда-то в этих стенах творилась такая любовь, что они дрожали! Кто-то жил здесь, приходил домой, улыбался, здоровался, ругался…» Поглощенная этими грустными мыслями, она подошла к заветному деревянному домику. Поднялась на цыпочки, заглядывая в окно — горит ли свет? Может, Мишель теперь ходит сюда с другой? Света не было. Ольга открыла калитку, прошла по песчаной дорожке через сад и поднялась на позеленевшее деревянное крыльцо. Сунув руку под пухлый половик, она попыталась нащупать ключ. Он был на месте. Значит, Мишель здесь бывает! Ее всю обдало жаром. Сама не зная, зачем, она открыла ржавый замок и толкнула тяжелую дверь. В ноздри сразу пахнуло теплым керосинным духом. Ольга повернула выключатель, и у нее вырвался вздох облегчения. Нет, Мишель не был здесь без нее! Все осталось по-прежнему, вещи лежали на тех же местах, что и в тот слякотный день, когда она ездила в КГБ, а потом, растерянная, прибежала сюда… Осторожно ступая по половицам, словно за стенкой кто-то спал, Ольга прошла через комнату и опустилась на кровать. Пружины издали душераздирающий скрип. Она уткнулась лицом в подушку и замерла, вдыхая знакомый, родной запах. Так всегда пахли волосы Мишеля, так пахла его гладкая, чуть смуглая кожа. Ольге невыносимо захотелось быть сейчас рядом с ним, чувствовать его руки, его горячее дыхание… Сколько дней она уже мучается без него? Нет, это невыносимо! Она проглотила соленые слезы и зажмурилась. «Оля хорошая, Оля красивая…» — принялась она по привычке успокаивать себя и сама не заметила, как заплакала. Рыдания душили ее, она выплакивала все, что накопилось у нее за эти дни. Потом она рывком перевернулась на спину и стала тихонько, едва касаясь, гладить свое тело. Задрала зеленую футболку, под которой ничего не было. Сжала изо всех сил свои маленькие, гладкие, как шелк, груди. Потом торопливо расстегнула джинсы. Глаза ее по-прежнему были полны слез. «Мишель! — кричало все у нее внутри. — Милый мой Мишель!» Рука ее скользнула между ног, и нежные пальцы принялись утешать стосковавшуюся по любви плоть. Сколько времени Ольга пролежала там с глазами, мокрыми от слез, — она не помнила. Когда она вышла на улицу, уже совершенно стемнело.