— Ну хочешь, хочешь я сожгу эту пленку? — Василий вскочил на ноги и бросился к столу, где были разложены его фотопринадлежности. — Или просто засвечу ее прямо сейчас? Я не хочу, чтобы ты думала обо мне плохо. Прости, прости меня…
— Не надо ничего засвечивать. Лучше собирайся и иди, а то не успеешь проявить пленки. Я нисколько не обижаюсь на тебя, — Ольга поежилась и завернулась в рыжий клетчатый плед. — Наоборот, я благодарна тебе за все. И обязательно сделай те, последние, слайды.
Василий быстро сложил все в свою фотосумку и направился к выходу.
— Завтра зайдешь? — спросила Ольга.
Он печально кивнул, и Ольга закрыла за ним дверь.
Она вернулась в комнату и собрала рассыпанные колокольчики.
Теперь у нее еще сильнее болела голова, к тому же неприятно тянуло внизу живота. Возбуждение, которое она испытала, так и не получило выхода. Но теперь Ольга сама подавляла в себе приливы похоти — ей казалось кощунством испытывать подобные ощущения в квартире, где стоит фотография ее бабушки.
И все же, когда она прибралась, приняла душ и легла спать, ее стали неотступно преследовать видения их бурных ласк с Мишелем. Это были даже не видения, ведь они почти всегда занимались любовью в темноте, это были какие-то отзвуки наслаждений и сладкой истомы. Нет, она не забыла его: стоило ей немного напрячь воображение, как она явственно ощущала в себе его упругий горячий фаллос. Тело еще помнило Мишеля с его удивительно гладкой кожей, шелковистыми волосами и нежным, чуть насмешливым голосом. Память вела Ольгу все дальше и дальше по темному, пропахшему керосином миру упоительных ощущений, которые они научились пробуждать друг у друга, пока Ольга, наконец, не заснула…
3
На следующий день Ольга закончила последние приготовления к поездке: уложила чемодан, отправила телеграмму маме: «У МЕНЯ ВСЕ НОРМАЛЬНО ЕДУ ПАРИЖ ОЛЯ». Взяла у Василия слайды и специальную штуку, похожую на маленький телевизор, в которую можно вставлять их и смотреть. Вечером, уже перед сном, она зашла к соседке Жанне Константиновне и отдала ей ключи от квартиры, чтобы та в ее отсутствие поливала цветы. Они с бабушкой всегда по-соседски друг друга выручали.
— Значит, в Париж, Олюшка? — своим громким учительским голосом спросила Жанна Константиновна, придерживая за ошейник виляющего хвостом Перса. — Слышишь, Серафим, Ольга завтра в Париж улетает, — крикнула она в комнату.
Однако вместо Серафима Петровича из комнаты вразвалочку вышел улыбающийся Аркадий.
— Везет же людям! — с завистью сказал он. — Надолго?
— На месяц.
— Привезешь хоть что-нибудь?
— Что?
— Ну, сувенир какой, что ли… — Аркадий засунул руки в карманы джинсов, как будто стыдился их.
— Ладно, — кивнула Ольга и повернулась, чтобы идти.
— На сорок дней-то не успеешь… — сказала вдруг Жанна Константиновна, а потом махнула рукой. — Мы сами с девочками соберемся у вас, посидим. Ты езжай, Капитолина сама ведь велела. Так и сказала перед смертью: «Пусть Ольга обязательно едет во Францию». Гордилась она тобой…
— Я пойду? — спросила разрешения Ольга. — Завтра рано вставать.
Ольга разложила на стуле одежду, которую собиралась завтра надеть — коричневые летние брюки, широкие вверху и узкие внизу, и кремовую, навыпуск, рубашку, к которой она обычно надевала деревянные бусы и такие же серьги. После этого она завела будильник на три часа ночи, легла и мгновенно уснула. Ей приснилась почему-то мадемуазель Надин, которая качалась на веревочных качелях, хохотала и выкрикивала что-то по-французски. На голове у нее был венок из колокольчиков. Потом Надин исчезла, и Ольга увидела рыжую Натали, та размахивала какими-то ножницами и игриво пыталась всех ими уколоть. При этом на лице ее блуждала маленькая хитрая улыбочка. Затем и Натали исчезла. Появился откуда-то из синей темноты Мишель — он ел ложкой из огромной тарелки и все время жалобно морщился. Ольга даже во сне почувствовала к нему необъяснимую нежность, как будто он и вовсе ее не бросал. И вдруг она увидела себя: вот она смотрится в какое-то круглое зеркало и видит, что волосы у нее стали седыми, или просто белокурыми? Она удивлена и ничего не может понять. Вглядывается в свое лицо, словно не узнает. Потом берет ножницы и отрезает себе сбоку одну прядь…
Глава четвертая
1