— А елка, наверно, старая?
— Да, ей уже больше десяти лет, — как всегда, ответила мама. — А может, и все двадцать.
— А в нашей больше трех метров, — похвастался дядя.
— Вкусная рыба, — после почти минутного молчания произнесла мама. — Ее Мариан приготовил?
— Нет, я, — ответила Клаудиа, дядина жена. — Мариан действительно прекрасно готовит, как все мужчины. Но мы оба придерживаемся мнения, что ему не нужно слишком часто заниматься кухонными делами, потому что он может выгореть.
— Может, пригореть? — проявила себя бабушка, до этого укрывавшаяся за большущей супницей с рождественским борщом.
— Выгореть, мама, выгореть, — поправил ее дядя. — Иными словами, растратить талант, занимаясь обыденной стряпней.
— Вот именно, — подтвердила Клаудиа. — И поэтому мы бережем талант Мариана для лучших оказий.
— А каких? — заинтересовалась мама, накладывая себе на тарелку крокеты.
— Для лучших, — с упором повторил дядя и сменил тему: — Вислава, а как у тебя с учебой? Вот наш Кристиан уже читает Достоевского.
— Бедный ребенок, — отреагировала бабушка и вмиг умолкла под красноречивым взглядом дяди.
— Вислава читала Достоевского в семь лет, — папа дал втянуть себя в состязание талантов. — Верно?
Верно. Читала я, читала, потому что только это они и оставили мне в комнате. А потом мне снились кошмарные сны с окровавленной старушкой.
— А по-английски когда она начала говорить? — задал дядюшка вопрос из стандартного набора. — Вот наш Кристиан уже бегло говорит на английском.
— Невероятно, — восхитилась мама. — Мариан, ты должен поблагодарить Клаудию.
— Но ведь это я записал его на занятия английским, — удивился дядя.
— Но это благодаря генам Клаудии он смог извлечь пользу из этих занятий, — сообщила мама. — Ты разве не знал, что интеллект наследуется от матери?
— Правда? — обрадовалась тетя и тут же устремилась на кухню за очередной порцией крокетов.
— Включи по пути телевизор, — попросил ее дядя, — пусть Кристиан нам что-нибудь переведет.
Тетя принялась искать какую-нибудь программу на английском.
— Оставьте мне «Капли любви», — потребовала вдруг бабушка. Сидя с отсутствующим видом, она при стремительной смене каналов успела заметить свой любимый сериал.
— Мама, ты что? Телевизор в Сочельник? — укорил ее дядя.
— Но ты же сам попросил включить, — встала на сторону бабушки мама, руша установленный сценарий.
— Ну ладно, но только на несколько минут, — с неудовольствием согласился дядя.
Все умолкли, вперившись в экран.
— Этот Марек, — проинформировала нас бабушка, — нехороший человек, он не разрешает жене работать.
— Ерунда какая, — бросила мама. — Да покажите мне поляка, который сейчас запретил бы жене работать. Он еще радоваться будет, что она снимет с него часть финансовых проблем.
— А я вот считаю, что женщина должна сидеть дома. — Дядя в тысячный раз открыл нам свой принципиальный взгляд на проблему разделения дамско-мужских обязанностей. — А мужчина должен содержать семью.
— Совершенно верно, — поддержала его тетя Клаудиа. — Только не всегда это бывает легко.
— Разумеется, нелегко, — согласилась мама. — Для большинства польских мужчин это огромная проблема. Содержать.
— Кристина! — попытался призвать ее к порядку папа.
— Вот ты издеваешься над польскими мужчинами, а между тем последние исследования доказывают, что в Швеции, например, мужчина-подкаблучник, который помогает по хозяйству, вовсе не пользуется успехом у женщин, — поддержал дядя Мариан папу.
— Где ты это прочитал? В газетках, которые раздают в церкви? — срезала его мама.
— Нет, в серьезном журнале.
— В одном из тех серьезных журналов, где описывают десять легких способов обслужить женщину?
— Крыся! — возмутилась тетя. — Как ты можешь?
— А ты что, думаешь, твой Мариан читает исключительно Пруста да газеты с телепрограммами?
— Вы дадите мне закончить? — раздраженно поинтересовался дядя.
— Да, да, мы охотно послушаем про шведских мужчин.
— Благодарю. Как свидетельствуют последние исследования, шведки предпочитают решительных, грубых самцов из мусульманских стран своим скучным блондинистым соотечественникам-размазням с ласковыми голубыми глазами.
— Правда? Как здорово складывается. Ведь множество полек с огромным удовольствием пожили бы с таким белокурым занудой, который подавал бы им в постель роскошный завтрак, приправив его искусной вступительной игрой, — парировала мама и невинным голосом спросила: — А когда будет десерт? Я просто не могу дождаться.
Ушли мы от них часа за два до рождественской мессы. Папа не вынес унижения и объявил, что у него ужасно болит голова. Мы быстренько попрощались с родственниками, я успела чмокнуть бабушку в лоб (не знаю, заметила ли она, одурманенная «Каплями любви»), и мы тронулись домой.
ЗА ДВА ДНЯ ДО НОВОГО ГОДА
Изнуренная поглощением праздничных крокетов с грибами и очередного тома биографии Джонатана Аксона, я выбралась к девочкам.
— Миленка еще не вернулась, — сказала Виктория, — а Травка сейчас придет. Будем вместе восхищаться великим творением Марии.
— Какой Марии? — по причине рождественских праздников в голову мне пришел только Младенец в яслях.
— А то ты не знаешь. Мария сотворила абстракцию. Пошли, посмотришь.
Я вошла в комнату. На южной стене располагалась гигантская клякса, как будто кто-то нечаянно капнул тушью с огромного пера. Причем тушью неонового интенсивно-оранжевого цвета.
— Энергетически, да?
— Жутко, — подтвердила я.
— По мнению Травки, эта абстракция многое говорит о внутреннем богатстве Марии.
Внутреннее богатство. Прямо тебе Швейцария какая-то.
— А что именно говорит? — заинтересовалась я.
— Ну, что у Марии исключительно сложная психика, — продекламировал из коридора Травка. — И что ее терзает какая-то дилемма. Когда она дорисует пятно индиго, буду знать больше.
— Она собирается еще что-то дорисовывать? — испугалась я.
— Сразу же после Нового года, — подтвердила Виктория.
— А где она сейчас?
— На лыжах катается. Травка, ты мог бы поехать с ней.
— Мог бы. Но мы с лыжами плохо сочетаемся.
— А ты пробовал?
— Однажды. В выпускном классе. Отец решил компенсировать все, что он не додал мне по части воспитания, и снял для нас квартиру в Стасикувке. Заказывал он ее по телефону и не видел, что снимает. На месте же оказалось, что в комнате холодно и полно тараканов, зато горячей воды нет, потому что, как на грех, сломался бойлер.
— Как обычно на квартирах в сезон, — заметила Виктория. — Я еще ни разу не попала на квартиру с горячей водой, а езжу в горы больше трех лет. И что твой отец?
— Мы промучились два дня, кутаясь в овчины. Отец немножко поплакался на свою тяжелую жизнь. Мол, он совершенно лишен свободы и должен платить алименты на трех детей. А еще четвертый намечается.
— То есть дела у него фактически вышли из-под контроля, — сделала вывод Виктория.
— Вышли уже девятнадцать лет назад, когда он сбежал от нас со студенткой с философского. Мама возвращается из родильного дома со мной на руках, а тут вместо букета гербер, обязательного в подобных случаях, ее ждет письмо, в котором отец сообщает, что уходит, так как он встретил свое счастье. А счастье, как известно, упускать нельзя. Полгода спустя он хотел вернуться. Но мама у меня, к своему счастью, как Джи Ай Джейн: черной икры у нее больше, чем у сибирского осетра. Она даже на порог его не пустила.
— Моя пустила, — сказала Виктория. — Через год папочка собрал чемодан и объявил, что нашел свое место. И это не Польша, а поезд на трассе Москва — Петушки. И уехал.
— Я вас слушаю, — встряла я, — и испытываю чувство вины, оттого что у меня нормальная семья. И мне вас ужасно жаль.
— Нет причин, — пожал плечами Травка. — Такие нынче времена. Даже Лаки Скайуокер воспитывался без отца.