— Мы же лекарства принимаем, — огорчилась Миленка.
— В таком случае выпью его сам, но могу поделиться со смельчаком, который не боится взаимодействия спиртного с химией.
— А чего ты на меня смотришь? — возмутился Травка. — Я не смельчак.
— Жаль, — в голосе Ендрека отнюдь не слышалось особой печали. — Придется выпить самому. Ничего не попишешь.
— А пожелания? — напомнила Миленка.
— Ну конечно. — Ендрек хлопнул себя по высокому, усеянному веснушками лбу. — Как обычно, фо па[13]. Значит, желаю тебе… э-э-э… здоровья, счастья и… чтобы мы наконец увидели твое лицо, так сказать, соте. То есть…
— Мы знаем, что значит sauté[14], — остановила его Миленка, — но это будет возможно только через три — пять лет. У меня перманентный макияж.
— А я-то удивляюсь: больная, а силы накраситься есть.
— Нету сил, но, к счастью, их и не требуется.
— А почему ты решилась на весь этот… татуаж?
— Сама до конца не знаю, — честно призналась Миленка. — Может, потому что люблю возбуждать противоречивые чувства. Люди смотрят на меня и кого видят? Размалеванную куклу и…
— Жертву солярия, — не смущаясь, подсказал Ендрек.
— Вот именно. А потом по ходу разговора узнают, что я побеждала на олимпиадах и знаю на память почти все книжки Кундеры. И у них проблема: в какую ячейку меня положить? Ну как, Ендрек, тебе достаточно такого объяснения или придумать еще какое-нибудь?
— Нет, нет, достаточно. А мне нужно еще что-нибудь добавлять к пожеланиям?
— Нет, спасибо. Они были не переусложнены и в меру содержательны. Ну так как? Играем или нет?
СПУСТЯ ТРИ, А МОЖЕТ, ДАЖЕ ПЯТЬ ДНЕЙ
Мы все играем, вместе с Ендреком, который все никак не может вернуться к себе. Спит он у нас в кресле, положив длинные ноги на деревянный табурет, на котором для мягкости лежит подушка Ирека (отсутствующие лишены возможности протестовать). И, к отчаянию Травки, пачкает последние вещи из его гардероба.
— Зато в благодарность за гостеприимство я выстираю вам все шмотки. У нас в общаге машина-автомат, — похвастался Ендрусь, натягивая на волосатый живот хлопчатобумажную блузу Травки, который весил меньше килограммов на тридцать.
— Отлично, — обрадовалась Виктория, — только нам придется вызывать такси. Грязного белья столько скопилось! Чей ход?
— Мой. — Миленка взяла кости. Подтянула одеяло, чтобы освободить место, и бросила. — Чего там у меня нет?
— Наверху только единичка, — сообщила я, проверив по записи ее результаты, — зато внизу слабовато.
— Черт, так мало выпало, — с сожалением сказала Милена. — Жалко записывать сумму, может, я выброшу потом больше.
— Так что мне, вычеркнуть?
— Вычеркивай последний результат.
— Верное решение, — усмехнулся Ендрек. — Зачем нам маленький?
— Правильно. Предпочитаю большой, — парировала Милена.
— Но большой трудней выпадает, — заметила я.
— Много трудней, да, Травка? — заржал Ендрек.
— Ты за себя говори. У меня с первого броска выпадет.
— Хотелось бы посмотреть на это чудо природы.
— А ты бы. Ендрусь, так не выпендривался. Как посмотрю на запись, так у тебя там одна мелочевка. Наверху щербатый, а внизу нет ни малого, ни большого.
— Ничего, наберем, — Ендрек, как обычно, не терял веры в светлое будущее.
— Теперь мой ход, — объявила Мария, послав Травке красноречивый взгляд.
Травка же воспринял этот невербальный сигнал точь-в-точь как полковник Брандон из «Рассудительной и романтичной»: схватил кости и, опустившись на колени перед кроватью Марии, подал их ей. После чего спросил, не поправить ли ей подушку.
— Ты уже поправлял десять минут назад, — напомнила она, но, увидев мину Травки, дала ему другое задание: — Томек, я бы выпила соку.
Томек ринулся на кухню, а мы вернулись к игре.
— Дурацкие кости, — пробормотала Мария. — Придется что-то вычеркивать.
— Маленький? — предложила я, зная отношение Марии ко всему, что ассоциируется с мужчинами.
Она кивнула:
— Вычеркивай, освобожу место под большой.
— Ну-ну, — заметил Травка, принесший поднос со стаканом апельсинового сока.
— Чтобы избежать недоговоренности: я, разумеется, имею в виду большой стрит, — добавила Мария.
— Кстати, как там гуру? — спросил Ендрек, большой мастер ляпнуть что-нибудь на запретную тему.
Мария спряталась под одеяло и заплакала.
— Страшно переживает, — догадался Ендрек, глядя на вздрагивающее одеяло. — Я-то думал, уже все прошло. В последние дни она даже раза два пошутила.
— Прошло? — накинулась на него Виктория. — За три недели? Ты попробуй представить, что у тебя весь мир рухнул…
— Не стоит преувеличивать. Это просто старая шляпа. Пардончик, если кого-нибудь задел.
Ответом ему были истерические завывания из-под одеяла.
— Видишь, что ты наделал?
— Пожалуй, мне надо уходить.
— Вот ты всегда так! — закричал Травка. — Сперва заваришь кашу, а потом заявляешь, что тебе пора уходить!
— А что мне делать? — нервно поинтересовался Ендрек. — Я не могу смотреть на женские слезы, особенно такие обильные и особенно если я являюсь их причиной.
— Не ты! — взвыла Мария. — Я плачу из-за гуру, а не из-за такого бесчувственного чурбана, как ты!
— Ну, мне сразу полегчало, — ответил Ендрек, складывая вещи в сумку.
— А плачу я… потому что… вчера я видела в окно, как он шел в обнимку с другой девушкой. А я ему так верила!
— Вот этого я и не могу понять, — заметила Виктория. — Почему именно ему?
— Потому что в нем было что-то подлинное, настоящее.
— Ну да, шляпа, — буркнул Ендрек.
— Думаете, до меня не доходило, какой гуру на самом деле? — канючила Мария. — Думаете, я не видела, как он путается и не помнит, что говорил днем раньше?
— Так нам и казалось, — вставила Виктория.
— Доходило, только я не хотела признаваться. Я предпочитала притворяться, будто все идеально.
— Зачем?
— Не знаю. Может, не хотела вас беспокоить.
— А вот в это поверить как раз трудно, — объявила Миленка от имени всех нас.
— Знаю, — смущенно призналась Мария. — А может, я чувствовала себя по-дурацки оттого, что, несмотря на все разочарования, я продолжаю с ним встречаться.
— Так почему же ты с ним встречалась?
— Да я уже говорила, — вздохнула Мария. — Ради той крупицы искренности, которая таилась в море изощренной лжи.
— Знаешь что, Марыська? — заглянул из коридора Ендрек. — Тебе надо бы заниматься ядерной физикой. Там тебе было бы где развернуться! Поиски элементарных частиц в море материи.
КОНЕЦ ФЕВРАЛЯ
Сегодня я решила подсчитать, на сколько мне хватит денег из копилки (почти половину я уже истратила). Если перейду на хлеб со смальцем и кипяток с сахаром, то должно хватить… до середины апреля. А потом? Может, все-таки позвонить домой и…
— Вишня, для тебя есть халтура, — объявила Виктория, кладя передо мной мятую салфетку с номером телефона. — Нужна учительница испанского и английского для десятилетнего гения.
— Для гения? — перепугалась я.
— Спокуха, это всего лишь мнение его родителей.
— Это еще хуже. Если малыш ничему не научится, виноватой буду я.
— Платят сорок злотых за час. Хотят два раза в неделю.
Я быстро мысленно прикинула, на сколько это продлит мое пребывание на улице Казимира.
— Ладно, звоню.
Мать мальчика изящным голосом дикторши описала мне ситуацию.
— Понимаете, пани Вишня, — щебетала она, — Милош необыкновенно способный, просто невероятно. Я даже подозреваю, что он гений…
Милош? Чувствую измученную братскую душу[15].
— Понятно.
— У него такой высокий коэффициент интеллекта, и к тому же он замечательно играет на блокфлейте.
— Так в чем же проблема?
— Ему необходима дисциплина. А у меня нет времени, у мужа тем более. Потому мы и ищем кого-нибудь, кто внушил бы некую мотивацию Милошу. Но только без нажима, он такой впечатлительный. Ну как? Попробуете?
15
Мальчик, очевидно, назван в честь польского поэта, лауреата Нобелевской премии (1980) Чеслава Милоша (1911–2004).