— А почему ты не пригласишь ее к себе? — спросила Миленка. — У тебя же такая большая комната, не говоря уже о кровати.
— Да в кровати-то как раз все дело. Боюсь, что, когда Мария увидит ее, у нее могут возникнуть ложные ассоциации. Может, ей даже будет казаться, будто я на нее давлю. А я хочу, чтобы все развивалось постепенно, без чрезмерной поспешности. И потом, я боюсь, что в одной комнате со мной дольше трех недель никто не выдержит.
— Почему?
— Из-за утренних вставаний.
УТРЕННИЕ ВСТАВАНИЯ ТРАВКИ
Начинается процесс в полночь. Именно в это время Травка заводит свой любимый советский будильник из желтой латуни. Будильник этот величиной с кастрюлю, тиканье его напоминает топот конских копыт по мокрому асфальту, а звонок может пробудить прошлогоднего покойника. Но не Травку — поэтому для усиления звукового эффекта он ставит будильник на глубокую тарелку. Около восьми раздается пронзительный звонок. Раздается и длится примерно с минуту, пока Травка не приоткроет один глаз. Он выключает звонок и переставляет будильник на восемь десять, а потом поочередно — на восемь двадцать, половину девятого, без десяти девять, и так до одиннадцати. Тут Травка вскакивает в ужасе, оттого что снова проспал утренние занятия.
— Ну так как с Марией?
— Ладно, — согласились девочки, — но расскажи нам немножко о ней. Какая она, и вообще.
— Феноменальная, — возбудился Травка. — И при этом никакой приземленности. Я говорил вам, что она играла в кино?
— А кого? — заинтересовалась Милена.
— Воровку из провинции, крадущую вилки в супермаркете.
— В каких кинотеатрах шла эта картина?
— Нет, это был учебный фильм, инструктаж для персонала крупных магазинов и гипермаркетов, но Мария рассчитывает, что теперь предложения на нее посыплются, как конфетти. Поэтому она не всякие принимает. Как раз недавно она отказалась от выступления на теледискотеке.
— Привередливая, — отметила Виктория.
— И очень впечатлительная, — добавил Травка.
— Надеюсь, мой ночник ей не будет мешать, — высказала предположение Милена, проверяя на запястье цвет нового тонального крема.
— Ты по-прежнему спишь при свете? — изумился Травка. — Я думал, это была временная реакция на мрачные стены у Квятковской. Но здесь-то? Стены светлые, и Виктория спит рядом.
— Я включила бы лампочку, даже если бы жила на Солнце и спала в постели с пятью телохранителями.
— Мечты, мечты… — усмехнулся Травка. — Но счета за электричество у вас небось зашкаливают.
— Милена даже не позволяет мне взглянуть на них. Все сама оплачивает, — пожаловалась Вика. — Уперлась, и никак ее не пробить.
— Никто не должен за меня платить. Хватит того, что ей всю ночь лампочка в глаза светит.
— А ты хоть раз пробовала ее погасить?
— Да я так боюсь темноты, что, когда умываюсь, сперва закрываю один глаз и намыливаю половину лица, а потом ополосну и закрываю другой.
— Добавь, что перед сном ты заглядываешь за шкаф и под стол, чтобы проверить, не прячутся ли там вампиры.
— Да. И еще: уже лет десять я сплю, прикрыв шею, запястья и щиколотки.
— Почему?
— Чтобы кровь не высосали.
— Как будто нельзя высосать кровь из пальца или из щеки, — бросила Виктория.
— А ты у специалиста с этим была? — поинтересовался Травка.
— У психолога? Да, была. По его мнению, страх перед вампирами — это результат слишком ранних контактов с фильмами категории С или D.
— А как он объяснил потребность спать при свете?
— Страхом перед исчезновением. В темноте, когда я не вижу себя, я начинаю бояться, что исчезну.
— А он сказал, откуда это все пошло? — спросила я.
— У него на этот счет несколько теорий. Мне-то больше всего нравится та, по которой страх — это реакция на перемены. Прежде я жила в провинции, окруженная любовью и вниманием всей семьи. В городке у нас все и всё друг о друге знали. Переходишь главную улицу и встречаешь самое малое полтора десятка знакомых и выслушиваешь три десятка сплетен. И вдруг переезд в чужой, большой город.
— Интересно, что бы с тобой было, если бы ты переехала в Мехико-сити? — поинтересовался Травка.
— Предпочитаю этого не знать. В любом случае смена окружения была огромным стрессом: я вдруг почувствовала себя анонимной. Как зернышко в бездушном океане других зерен. А я привыкла к заинтересованным взглядам. Они мне необходимы, иначе я тут же ощущаю пустоту и впадаю в панику.
— Почему?
— Я начинаю думать, что раз никто на меня не смотрит, то, наверное, меня нет. И возникает страх. Потому я и сменила свой облик на такой, который привлекает взгляды. Так, по крайней мере, считает психолог.
— Интересная теория, — заметила Вика.
— Да, но только я до сих пор не знаю, что делать, чтобы не включать эту чертову лампочку.
ЗА ДЕНЬ ДО АНДЖЕЕК
Сегодня мы познакомились с Марией. Я как раз подметала пол, и тут вошла она в сопровождении Травки, увешанного ее вещами прямо как викторианская елка.
— Мария, Скорпион в слиянии с Весами, — сообщила она, подавая тонкую аристократическую руку, отягченную огромными перстнями из меди. Мне сразу вспомнилась Квятковская.
Мы тоже представились и, как всегда в подобных ситуациях, попросили извинения за страшный беспорядок. Есть шанс, что гость поверит, будто обычно бывает чище.
— Мы не успели сделать уборку, — оправдывалась Милена. — Как-то в последнее время нам трудно собраться.
— Это легко объяснимо, просто у вас натура не уборщиц, — объяснила Мария. — Я всегда так говорила тете, когда она цеплялась ко мне из-за беспорядка в комнате. Но до нее такие аргументы не доходят. Что ж, так всегда бывает при разных уровнях, — вздохнула она, но тут же вернулась к огорчительной прозе жизни: — А куда я могу положить свои вещи?
— В тот угол, возле печки, — сказала Милена. — А тут вешалка. А что касается спального места, можешь спать с нами на столе или…
— Вечером доставим кровать, — прервал ее Травка. — Мои приятели сейчас торгуются с хозяином. Он уже сбавил цену с двух бутылок водки до трех плодово-выгодного вина.
— Кровать с латунной рамой? — удостоверилась Мария.
— Все в соответствии с пожеланиями.
У меня было впечатление, что сейчас он отвесит поклон, как какой-нибудь там английский лакей. Даже смотреть было противно.
— Куда я могу сесть? — Мария огляделась вокруг.
Травка стремглав бросился за стулом, протер его рукавом и подставил ей под самый нос, чтобы не сказать более точно.
— Спасибо, Томек.
С ума сойти! У Травки, оказывается, есть нормальное имя!
— Я тебе еще нужен?
— Нет, можешь вернуться к себе, — милостиво позволила Мария.
Он вышел, покорный и взволнованный. А мы почувствовали, как бремя служения Марии ложится на наши плечи.
— Славно тут у вас. — В ее устах это прозвучало на удивление пренебрежительно. — Только не хватает чего-то… чего-то, что придаст стенам художественный лоск. Надо будет в свободную минуту заняться этим.
— А что бы ты хотела сделать? — заинтересовалась Виктория.
— Нарисую какую-нибудь абстракцию. Вот здесь, на этом куске. Что-нибудь в оранжевой гамме с большой такой каплей индиго.
— Ты умеешь рисовать? — оживилась Миленка. — Вот здорово! А я не могу даже слепить ровный шарик из пластилина.
— Умею, когда-то я хотела стать великой художницей, — сообщила Мария. — И может, еще буду. Я пока колеблюсь, что выбрать.
— А какой у тебя есть выбор?
— Ну, стать актрисой, писать пьесы или хокку… Я пока не знаю. Я в поиске.
— А что ты сейчас пишешь? — не отставала Виктория.
— Еще ничего, — с некоторым раздражением отвечала Мария, — потому что я еще не приняла решение, что мне хочется писать.
— А как примешь, так сразу сядешь и напишешь? — зудела Виктория.
— Ну да.
— А что ты нам нарисуешь на стене?
— Что-нибудь такое, что будет идти изнутри. Что-нибудь очень энергетическое, ломающее привычные схемы. Это решится в один миг.