И Ринка улыбнулась, глядя на этого трогательного мальчика, которого она считала уже не просто другом — непутевым младшим братцем. Он едва вступил во взрослую жизнь, попробовал пару битв и чудом вышел из них с бедовой головой на плечах. Кто-то бы непременно сказал, что Вирен беспросветно наивен, что он очередной мальчишка, вообразивший себя рыцарем в мире, где правили не достойные и славные, а те, кто умел лучше рубиться (не соблюдая притом никаких правил) и громко кричать.
Он сломался бы под шквалом магического огня, которым непривычно владел Рыжий, он погиб бы от точного укола ножом под ухо — от воровского ножа. И все-таки, хотя его пыл так легко было погасить, Вирен клялся им в чем-то.
— Спасибо, — прошептала Ринка. — Тогда нам, пожалуй, ничего не грозит.
Обняв Вирена, греясь его теплом, она мягко обвила хвост вокруг его левой руки и постепенно забылась беспокойным, ненадежным сном, часто вздрагивая, однако чувствуя, что рядом с ней есть кто-то, кто погибнет, лишь бы ее защитить. Нечасто ей удавалось побыть в безопасности — кто бы знал, что такую безмятежность ей подарит самый опасный поход.
Ночью они слышали, как над головами вьются гарпии, но они не напали. Не налетели, хотя лагерь к этому готовился, и они с некоторым удивлением легли спать и отложили оружие, когда разведка скомандовала отбой. И все же Ринке казалось, что кто-то на нее смотрит — это ощущалось даже сквозь толстую ткань палатки.
***
В полусне она услышала чей-то сдавленный рык и тотчас же проснулась. Рядом задремал Рыжий — это он болезненно стонал и скрипел зубами, хрипя. Что-то испуганно оборвалось у нее в груди, точно тренькнула лопнувшая струна, и Ринка взвилась к нему, крепко хватая за плечи и тряся, пока Рыжий не очнулся, кривясь.
— Что с тобой? — спросила Ринка заполошно. — Тебе плохо?
— Я… А, блядь… Не помню, — натужно просипел Рыжий. — Мне что-то приснилось… едва открыл глаза, сразу же забыл. Это нечто… словно звало меня. Пронзительный звук — вряд ли я мог разобрать хотя бы слово. Прости, что разбудил.
Из-за его вины Ринки стало действительно неловко. Вздохнув, Рыжий перевернулся на другой бок и затих, только дыхание по-прежнему вырывалось с хрипом, точно он куда-то бежал. Улыбнувшись — в темноте все равно не было видно, — Ринка положила руку ему на плечо. Совсем невесомо, но ей показалось, что Рыжий стал дышать спокойнее.
Вирена не было — должно быть, его очередь стоять в дозоре. Остальные не проснулись. Может, для них привычны были ночные крики — сколько дурных снов билось под сводом палатки, невозможно представить. Ринке показалось, что она слышит шорох, шуршание, сдавленное рычание. Она не могла вырвать у ночных чудовищ их всех.
— Мне часто снятся кошмары, — шепнула Ринка. — Самые ужасные воспоминания приходят ночью, когда демон беспомощнее всего. Так говорила мама, и я рада, что она умерла днем. Мне кажется, так ей было куда спокойнее — последний раз взглянуть на солнце.
Поежившись, Рыжий повел плечами. Она прижала ладонь между болезненно сведенных лопаток, невесомо проводя, чуть надавливая — чувствуя его напряженную спину. Мягко скользнула хвостом и, смутившись, тут же убрала его. Легла рядом — ближе, чтобы не тревожить никого голосами. Угадывала сквозь полог, что близится рассвет.
— Все детство я провела на Седьмом круге, вот почему я не люблю ночь, — тихо-тихо, приникая к уху Рыжего, шептала Ринка. — Ночь — это время леса, время его зверей. Казалось, что темнота смыкается, что она везде — так высоки были сосны возле нашего дома. А в глубинах чащи что-то рычало и стрекотало. И, вполне вероятно, пожирало друг друга.
— Так вот почему сейчас ты так спокойна? — хмыкнул Рыжий. — Детство, проведенное в Лесу Самоубийц…
— Оно было не таким уж несчастливым, как ты думаешь, о безмятежный купеческий сын, — шутливо цокнула Ринка. — В Лесу научились отгонять кошмары. Небольшой наговор перед сном… Не смейся. Ты Высший боевой маг, ты понимаешь в колдовстве куда больше моего, однако эти стишки помогали. Главное — уверенность… Народ Земли называет это самовнушением. Тебя мучает здешняя изнанка? Я не так чувствительна к колебаниям магии. Но что-то там… неправильно. Словно вывернуто.
Она подняла руку, в темноте с трудом различая очертания пальцев. Повела, вспоминая простенькие жесты, с которых детей учили азам. Воздух завяз, погорячел; она запуталась пальцами, словно сунула их в клубок. Нитей или змей?.. Отдернула руку.
— Вирен сказал, прошлой ночью ему приснился пожар, в котором погибли его родные, — заговорил Рыжий. — Теперь что-то мучает меня. Гвардейцы никогда не признаются в слабости, они упрямые черти, но я вижу, что им трудно спать. Теперь, когды мы провели ночь с ними в одной палатке, это очевидно, — заворочавшись, Рыжий стал говорить совсем тихо, словно это ветер гулял снаружи. — Кажется, ты лучше нас всех можешь противостоять кошмарам Тартара.
— Я просто устала, — вздохнула Ринка. — Устала и выключилась у Вирена на плече без сновидений. Такое случается. И все-таки будь осторожен, выбирай верные нити. Я знала магов, которые терялись в изнанке, как мушки в паутине, и сходили с ума… К сожалению, знала. Не становись одним из них, Нахарэд, — сказала она, и показалось, что что-то напряженно дрогнуло — в ней или в больной изнанке Тартара, Ринка не догадывалась.
Нет — дрожь повторилась, снова и снова. А потом был звук — долгий, гулкий, грудной. Он ворвался в палатку, заметался по углам, точно рев какого-то неведомого древнего зверя. Ринка замерла оторопело, разинув рот; ее гнуло к земле, как деревце под мощным ураганом. Хвост задрожал, заметался. Сковало.
Вскакивали гвардейцы, спавшие рядом, вылетали из палатки. Взвился Рыжий, на ходу накидывая на пальцы заклинания — он словно держал между ними тлеющие угольки. Выравнивая равновесие, Ринка махнула хвостом, выхватила два ножа, пока пряча их клинками вдоль предплечий — внутрь. Поспешила, хотя ноги еще были ватными.
Рассвет ненадолго ослепил ее, привыкшую к полутьме палатки. Справа что-то грохнуло, ударяясь о землю, в Ринку полетели обломки, она скованно закрылась рукой. Магия? Но она не ощутила ее, а чутью своему верила. Отбежала, задрав голову… Вокруг кричали. Вдалеке ржали лошади… На Ринку упала тень.
Гарпии. Над ними вились крупные фигуры — среднее между птицей и женщиной. А в когтях у них были камни. Они разжали когти, и солдаты кинулись врассыпную. Кто-то упал, не успел… В пыли Ринка не увидела, но услышала вопль. Туда устремилась маленькая демоничка без винтовки, но с большой сумкой, бившей ее по бедру, — целитель…
— Кричит — значит, живой, — успокоил ее Рыжий. — Снова!
Рыжий кинулся к Ринке, отталкивая ее из-под удара. Очередной камень, какие сыпались повсюду, упал, дробясь, а они покатились по земле. Выпрямившись, Рыжий завершил знак, махнул рукой, словно кидал что-то в небо. Искры сорвались с пальцев, но не угасли, а понеслись ввысь, распухая, превращаясь в огненные шары… На один натолкнулась гарпия, вспыхнула сухостоем, но прочие вертко отлетели…
— Бегом! — заорал Вирен, размахивая рукой с другой стороны. — Сюда!
— Что здесь творится? — рявкнул Рыжий. — Где щит? Нииран ставил круг!
— Тот крик. Не успели мы очухаться, щит разлетелся.
Они укрепились за полуперевернутой телегой. Рядом горбился, вжимаясь в борт, Инас; он стискивал в руке амулет связи, отдавая приказы. Ближайшим солдатам указывал жестами, и они беспрестанно мелькали между повозками… Рукояти ножей резали ладони. Ринка понимала, что в этом бою бесполезна.
Правда состояла в том, что Ринка никогда не убивала, и ей предстояло убедить себя, что гарпия — это совсем иное, не демон и не человек, не нечто… разумное, как и она. О, она даже пожалела, что их не догнала стая гончих — ей приходилось сталкиваться со сторожевыми псами в Аду, и Ринка знала, куда бить…
Гарпии вились, как перепуганные вороны, беспорядочно мелькая. Но додумались напасть утром, когда лагерь был, пожалуй, беззащитнее всего, использовали камни… Это путало. Но сомнения терзали только ее, гвардейцы стреляли, торопливо огрызаясь, стягивали силы к югу — оттуда, с края ущелья, прилетали гарпии с камнями. Вирен рядом, опасно высунувшись, стрелял — хищная ухмылка исказила его лицо. В этот момент пораженная Ринка не видела в нем кого-то незнакомого, солдата из Роты Смерти.