От алтаря разило тяжелой, грубой силой. Не зря Нииран сравнивал это с ударом дубиной: Вирена оглушило, и он оторопело молчал, жадно дыша спертым воздухом. Вид у алтаря был самый угрожающий, и при виде кровавых жертв (пусть это и были всего лишь животные) становилось дурно. Или это было от железного запаха — Вирен чуял, что камень окропили недавно. За алтарем, на стене, было выцарапано несколько символов, по центру темнела знакомая руна.
Куда крупнее, чем зарисовка Рыжего в журнале. Четче, чем та, что была найдена на стене: там ее подтерли время, ветер… Та же форма: нечто, напоминающее крест, но с засечками — внизу, по бокам… Под боковыми засечками было по точке, которых Вирен раньше не видел — на доме они не сохранились. Вся руна была острая, угловатая. Точно впивалась в глаза. Захотелось прикоснуться, почувствовать выемку в камне подушечками пальцев, но Вирен поборол опасное желание: он знал, что нельзя поддаваться чужой магии.
— Это не столько руна или буква, — понял Нииран, прервав молчание. — Это подпись. Имя. Нечто вроде наших сигилов.
У каждого Высшего демона был сигил — старая аристократия Ада вся была магами. Как был и у Сатаны — сигил Утренней Звезды Кара унаследовала у павшего Люцифера, и он, Вирен, как признанный ее сын, мог даже им подписываться, однако чаще всего не заморачивался рисованием сложных печатей.
— И чей он? — беспокойно спросил Вирен.
Знал, что Нииран ответит.
— Одного из Всадников, полагаю. Не знаю, кого…
— Я знаю, — прогудел Волк. — Это весы. Мы во владениях Голода.
Вирен вздохнул: все обретало смысл. И сухая, бесплодная земля, и отощалые гарпии, вечно жаждущие пищи, и даже та жалкая и мерзкая крыса, что, оглодав, рискнула в одиночку напасть на отряд вооруженных демонов. Их вывернула сила — или сила вскормилась их желаниями, их отчаянием?
Гарпии молились Всаднику, но, должно быть, не знали, что он покинул их окончательно, сошел в Ад, а потом сгинул где-то в истории: последний раз о них слышали незадолго до Исхода. Но белая птицеженщина продолжала исправно приносить своему мертвому богу куски, мучаясь и недоедая, слабея сама. Вирен стиснул зубы: этот Всадник не заслужил преданности…
— Она считает его… тем, кто дал им жизнь, — пояснил Нииран, когда белая гарпия вновь заговорила, не скрывая волнения.
— Отцом? — удивился Вирен. — Разве это возможно? У Всадников не может быть детей… Ну, по крайней мере, Ян мне так говорил. Они не вполне живы, разве нет?
— Не понимай все так буквально. Это метафора — она общается образами. Голод создал их, они…
Тут Нииран прервался на самом интересном: Вирен искренне ненавидел такие моменты в детстве, когда сказку вдруг откладывали, обещая ему дорассказать следующей же ночью, а он мучился и тревожился, мечась в постели. Вот и теперь Вирен едва не поторопил мага нетерпеливым вскриком, но Волк сурово опустил ладонь на его плечо, призывая к тишине. Не обращая внимание на них, Нииран глядел в глаза гарпии, поглощенный чем-то на глубине круглых птичьих зрачков.
Когда отвлекся и обернулся к ним, лицо Ниирана побледнело почти до серости; Вирен испугался: не упал бы. Но маг справился, облизал пересохшие губы и зачастил, иногда путаясь в словах.
— Они должны были быть оружием. Армия Всадника, вечно ему преданная, беспощадная… Другие отправляли в бой почитателей и выращенных специально зверей, но Голод первым обратился к небу. Кажется, он слышал, что в других мирах есть существа, способные подняться в небо… Наши клятые ангелы. Или, может, кто еще.
Слушая Ниирана, Вирен разглядывал белую гарпию. Она сидела, спокойно чистила перья, словно речь шла не о ней и не о ее народе.
— Он собрал жителей предгорных деревень… — Говорить Ниирану стало будто бы труднее. — И сплавил их с птицами. Мерзкая магия приращения. Выжили одни женщины, их ауры легче менять, это… да не важно… Их изменили здесь, в этом каменном круге. Это капище.
Гарпия безмятежно молчала. Не помнила она, как ее переделывали, пытая? Или помнила, но по-прежнему была верна хозяину — потому что не могла иначе?..
— Значит, поселение было пусто?.. — задумался Волк.
— Потому что уцелевшие его жители — перед тобой. Той деревни и некоторых других. Когда приходят воины Всадника, невозможно отказаться. — Нииран поморщился: он точно вспомнил что-то неприятное, жестокое. — Их собрали и обратили. Эта гарпия помнит множество битв, в которых она терзала врагов Всадника…
— Но вот Всадники покинули Тартар, а их оружие осталось здесь, выкинутое, никому не нужное, — завершил Вирен. — Это подло: бросать кого-то, кто тебе так доверяет…
— Ведь ты бросил бы коня, если б никак не мог его увести с собой. Он животное, хотя и верное, нужное. Так и гарпии для Всадника были не более чем хорошим оружием.
— Но ведь они живы! Разумны! — беспомощно заспорил Вирен, когда ему показалось, что Нииран оправдывает зверство Голода. — У них есть души? Конечно, есть! Вы же общаетесь, связывая ауры. И ты еще говоришь, будто гарпии — оружие?
Он видел, что эти существа заботятся друг о друге, что чтят предводительницу, что они умны — гарпии не были легкой добычей, и без винтовок демоны бы их не победили. И не заслужили они долгого страдания, непременно заканчивающегося для них смертью…
— У них, не природных существ, не может быть потомства, — заметил Нииран. — Они медленно умирают. Голод, хищники… И то, что живет в горах. Поэтому они так испугались нашего прихода — и потому же просят о помощи.
Готовый отказать еще каких-то полчаса назад, Вирен теперь крепко задумался. Ему было жаль гарпий — несвободных, привязанных кем-то магией. У них наверняка были семьи, родные, и все это беспощадно стерли, выковав из них оружие. Когтистую силу, падавшую с неба на головы врагам. Разве великих беспокоят чужие желания?
Смотреть тут было больше не на что. Выйдя из пещеры, Нииран еще долго стоял на площадке перед ней, глядя вниз, на вновь разгоревшиеся огоньки лагеря. Но взгляд его не был направлен ни на что конкретное, блуждал… История гарпий точно тронула и его. Белая гарпия же, словно исполнив свой долг, поспешила удалиться: удивительно ловко для такой громадины она прошмыгнула в одну из расщелин, до которой демоны не могли добраться. Но вскоре вернулась и стала наблюдать, сидя поодаль.
— Это нечто, чего боятся наши маги, — пояснил Нииран, почесывая бровь. — Что появится сила, сравнимая с Богом, способная что-то создавать. Пока что они сплавили уже живущих существ, но кто знает, на что еще способны были бы Всадники… Создать новую жизнь. Если это так, они подобны нашему Господу.
Он сказал это и брезгливо поморщился: с Богом и его ангелами Ад воевал с самого начала времен, и маг наверняка помнил Последнюю Войну и ее кровавый ужас. Все они могли ненавидеть Бога, могли желать ему гибели, но силу Его не признать было невозможно.
— Все равно… это мерзко! — не выдержал Вирен. Ему сдавило горло. — Нельзя играть чужими телами — точно гребаные пазлы собирая! Вряд ли эти женщины желали стать покорным оружием. Они что — вытаскивали их из домов, магией сливали с птицами? Слабых — в расход? Сильных — на поле боя? Да это изуверство! Это, блядь, чудовищно! И почему после всех этих извращений они молятся на него?
— Ты бы умер за капитана Яна? — шепнула Амонея. — За Всадника? Может, и их преданность столь же велика…
— Он мой отец! — зарычал Вирен, надвигаясь на нее. — Он никогда не послал бы меня на смерть, как и любого из нас! Даже тебя, хотя вы не знакомы — все равно ты часть Гвардии! И не смей говорить, что он похож на это… существо! Он человек.
Ему так мерзко стало, что Амонея судит, не зная Яна — совершенно ничего не понимая. Испуганная, она отшатнулась — должно быть, лицо его было страшно; Вирен и сам не заметил, как сжал кулаки. Волнуясь, белая гарпия смотрела на него. В который раз Вирену показалось, что она понимает куда больше, чем признает, однако она издала какой-то клекочущий звук. Читала интонации, дрожания аур. Вирен не был магом, но понимал: его ярость вспыхнула спичкой. Может, сейчас он бы и мог вдарить по кому-нибудь природной магией…