Выпал из руки. Рыжему показалось, в него ударила молния, он заскулил, чувствуя, что теряется в пространстве, падает куда-то — во всюду сразу. Завалился на бок, судорожно дергаясь; прикусил язык, и во рту стало солено. Нечто царапалось в сознании, срывая последние барьеры, а рука горела, точно облитая расплавленным железом… От взгляда в темноту палаточного потолка Рыжему сделалось дурно.
Кто-то ворвался, затопали рядом, над самой головой, оглушая. Должно быть, их привлекла его возня. Не способный ни сопротивляться, ни что-то сказать Рыжий почувствовал, как его, ухватив за ворот трещащей рубахи, волокут наружу… Над ним опрокинулось чистое тартарское небо без намека на облачка, да еще там мелькали испуганные демонские лица… Сосредотачиваясь, Рыжий узнавал их.
— Что ты наделал? — взвыл, проорал Вирен, наклоняясь к нему, хватая за отвороты рубахи, встряхивая. — Рыж! Рэд, пожалуйста!.. Беги за Ниираном, живо! — рявкнул он Амонее, застывшей рядом, прижимавшей руки к груди, и та дикими заячьими скачками унеслась… На крики сбежались еще демоны, но Вирен взревел, скаля зубы: — Отойдите, воздух нужен!
Приблизилась Ринка. Ее Рыжий узнал, она не затерялась среди других обеспокоенных лиц, слившихся для него в одно. И Ринка помогла устроить его на земле, положила голову Рыжего себе на колени, гладила его по волосам, и если б не невыносимая боль, раздиравшая его изнутри, Рыжий посчитал бы себя самым счастливым демоном — по крайней мере, в этом мире.
Попытавшись взять его за руку, Вирен охнул. Вляпался в кровавое пятно, уставился на израненную руку. Может, он и не понял бы, что случилось, но руна сияла, светилась изнутри огненно…
Вирен хватанул ртом воздух, глядя совсем безумно. Это было последнее, что Рыжий рассмотрел, прежде чем ухнуть в кашу чужих воспоминаний. Замутило от круговерти.
— Рыж, какой же ты долбоеб, — прохрипел Вирен издалека. — Держись! Не закрывай глаза! Не теряйся! Помни, кто ты такой! Имя не забывай!
Он видел армии, сшибавшиеся, выбивавшие дух. Сотни существ — то ли демоны, то ли люди… Рыжий смотрел на них свыше, чьими-то цепкими, внимательными глазами, и вокруг драл ветер. Драл — крылья? Его крылья! Из груди прорвалось ликующее, упоенное рычание, разгулявшееся в горах. Он забыл боль и тряску в маленьком демонском теле, он был чем-то большим, чем-то великим, и тень от него падала на сражающиеся внизу, между скал, армии…
Стрекотали заклинания, ломалась сталь, и воины переходили в рукопашную. Дикари Войны с визгом и воплями бросали копья, выпиленные из остатков деревьев, кидались с кулаками. Яркая раскраска на их лицах пестрела. Или это кровь заливала их, пузырилась в уголках ртов, вытекала из слепнущих глазниц… Война черпала из них, выпивала жадно, захлебываясь, а сама бешено хохотала где-то там вдали, полыхая пожаром, искрясь…
Чужие мысли разрывали голову Рыжего. Не дракон. Он поймал теперь отголосок Всадника — здесь, где ему искренне поклонялись, где его сила была как-то жива. Призрак, отголосок. И теперь его злые, жалящие мысли сражались с его мелкими размышлениями. Рыжий дернулся, пытаясь оторваться, не сплавляться с ними, отстраниться. С радостью, спасаясь, ухнул в трескотню памяти дракона.
Дракон видел сон. Сладкий, мучительный сон, в котором Хозяин, как и должно, сидел между шипов, тонкий, невесомый — и они летели вместе, купаясь в жарком небе, и иногда Он легонько похлопывал его по шее, у чувствительного места, натертого удилами, чтобы дракон ринулся вниз, клацая клыками, и подцепил кого-нибудь из крохотных существ… Они были вкусные. Такие, каких он не пробовал очень давно, перебиваясь отравленными зверьми, и это возвращало его в настоящее. В мир, покинутый Хозяином, совсем серый, бессмысленный…
Они ушли, ушли-ушли-ушли, — обидно дрожали мысли, не облеченные в подобие слов, но такие чистые, понятные. Плач верного пса, оставленного нерадивым хозяином. Дракон ворочался во сне, задыхался, переполнялся злостью и голодом, желая то ли вонзить зубы в тщедушную фигурку Всадника, заливая ненасытную глотку, то ли приникнуть к его ногам и беззаветно вылизывать запыленные ступни.
Рыжий почти нащупал его имя, главную нить — нить основы. Если бы коснулся ее, он бы мог навязать дракону свое что-то, иное, навсегда отвратить его от поселения гарпий, но боялся потеряться, соединиться с ним. Забыть имя…
Нахаррад — разнеслось голосом Вирена, и Рыжий отпрянул.
***
Очнулся Рыжий в госпитальной палатке. Сразу узнал ее по резкому запаху спирта и каких-то подпаленных ароматных трав — сладкий, пряный запах. Пару раз он забегал, чтобы помочь лекарям с простенькой обезболивающей магией. Сейчас Рыжий лежал на чем-то, напоминающем набитый соломой матрас; пошевелившись, он слабо застонал, дернулся. Не пробило судорогами, как в прошлый раз — значит, дела его были вовсе не так плохи.
Пока не рискуя вставать, Рыжий оглянулся. Справа от него, скрестив ноги и привалившись к стене, сидел гвардеец Хин, весь обвязанный бинтами и напоминающий мумию, как заявил в прошлый совместный визит Вирен. Что это такое, Рыжий не знал, но Хину сочувствовал от всего сердца: ему почти не разрешали двигаться из-за серьезной раны в животе, и безмятежность для гвардейца была смерти подобна.
— Проснулся! — возликовал Хин.
Едва он крикнул это, полог шевельнулся. На лицо Рыжему упала полоса света, он скривился, зажмурился. Последние лучи солнца заливали ущелье. Когда Рыжий снова открыл глаза, над ним весьма угрожающе нависали Ринка и Вирен. Обычно доброжелательный Вирен хмурился и выглядел старше; хвост Ринки метался. Однако, оглядев его, они не стали орать и кидаться вещами, а подошли поближе, вздыхая, и Вирен без лишних слов протянул Рыжему фляжку с водой. Сейчас он полностью осознал, как саднит горло и сухо склеиваются губы. Первый глоток был болезненным.
— Как ты до этого додумался? — сходу спросил Вирен, крепко сжимая кулаки, будто желая его ударить, нос там сломать, глаз подбить — и Рыжему почему-то показалось, что он вправе это сделать. — Ради чего? Ты мог выгореть! Никто не способен перенести такую силу…
— Никто, но я Высший боевой маг… Подумал, что чего-то да стою. — Рыжий не хотел отпираться и оправдываться. Сделал большую паузу, чтобы отпить глоток, но потом пораженно уставился на фляжку. — Чья это вода?
— Наша, — твердо заявил Вирен. Рядом зафыркал Хин, не вмешивавшийся в разговор. — Не увиливай. Тебе кто-то подсказал нанести символ на кожу? Это твои видения?
— Откуда ты…
— Ты спишь рядом, идиот, — вспыхнула раскрасневшаяся Ринка. — Каждую ночь мы слышим, как ты мучаешься, но ты слишком самонадеян и самостоятелен, чтобы попросить о помощи, верно? И до чего это тебя довело! Ты едва не погиб! Ты!.. — Она точно хотела добавить слово покрепче, но не смогла, задохнулась от недовольства.
— Никто мне не подсказывал… Это основы магии, можно активировать печати через тело. У меня не получалось наколдовать их в воздухе, потому что изнанка слабая. Что-то ее измучило многие годы назад, и она до сих пор не восстановилась! — убежденно втолковывал Рыжий то, что они и без него знали. — Поэтому оставался один способ… Более прочная основа. Я надеялся, что это сработает. Что…
— Всадник мог тобой завладеть, — оборвал Вирен. Он был неожиданно суровым; никогда Рыжему не приходилось видеть друга таким серьезным. — Это не игра, черт тебя дери! Это сила, которую мы не понимаем! Она зовет тебя, она хочет, чтобы ты ей что-то отдал! Насколько я знаю подобное колдовство — жизнь! Она могла тебя убить!
— Но Всадник мертв… — слабо заспорил Рыжий. — Он никак не может ничего от меня требовать.
Он чувствовал, что говорит не вполне правду. Что сила, крепко державшая его в объятиях, теперь была особенно близко, дышала в затылок. Конечно, это был не сам Голод, давно уж сгинувший, но отпечаток его силы, навечно оставшийся в Тартаре, послед ауры… И все-таки одна ужасающая мысль не оставляла Рыжего: если отпечаток оказался так силен, каков же был сам Всадник при жизни?..
— Я могу себя контролировать, — сквозь зубы огрызнулся он, злясь больше на себя, чем на искренне обеспокоенных Вирена и Ринку. — Чего ты зря панику разводишь?