На базе он отвел Уилсона в лазарет, затем отправился к доктору Бодкину и описал ему утренние события, все еще прислушиваясь про себя к голосам игуан. Бодкин, к его удивлению, только кивнул и заметил:
– Будьте осторожны, Роберт, вы их снова услышите.
Он никак не прокомментировал бегство Хардмана.
Катамаран Керанса все еще находился на другом берегу лагуны, поэтому он решил переночевать в своей каюте на испытательной станции. Здесь он спокойно провел остаток дня, пытаясь овладеть своим нервным возбуждением, размышляя о странной южной одиссее Хардмана и об илистых отмелях, сверкающих под полуденным солнцем, как расплавленное золото, одновременно отталкивающих и манящих, как утраченные и недосягаемые берега древнего рая.
5. Спуск в глубины времени
Позже, вечером, когда Керанс лег спать в своей каюте на испытательной станции, темные воды лагуны струились через затонувший город, и к нему впервые пришел сон. Он вышел из каюты и пошел по палубе, глядя на черный сверкающий диск лагуны. Плотные столбы непрозрачного пара стояли над его головой, опускаясь почти до двухсот футов над поверхностью воды. Через них едва просвечивали очертания огромного круга солнца. С глухим отдаленным барабанным гулом оно посылало тусклое сверкание, пульсировавшее по всей лагуне, на мгновения освещая известняковые скалы, которые заняли место белофасадных зданий, кольцом обступавших лагуну.
Отражая этот перемежающийся свет, глубокая чаша воды превращалась в рассеянное сверкающее пятно. Множество микроскопических животных в ее глубине образовывали бесконечную последовательность светящихся ореолов. Среди них в воде извивались тысячи змей и угрей, сплетаясь в фантастические узлы, которые разрывали поверхность лагуны.
Барабанный стук огромного солнца послышался ближе, оно заполнило все небо, густая растительность у известняковых скал внезапно раздвинулась, обнаружив черные и серые головы огромных ящеров триасовой эпохи. Неуклюже переваливаясь на края скал, они все вместе начали реветь на солнце, шум все разрастался, пока не стал не отличим от вулканической силы солнечных вспышек. Ощущая этот гул внутри себя, как собственный пульс, Керанс вместе с тем ощутил и месмерическую притягательную силу ревущих ящеров, которые теперь казались продолжением его собственного организма. Рев разрастался, и Керанс чувствовал, как преграды, отделяющие его от клетки окружающего древнего ландшафта, рушатся, и он поплыл вперед, с глухим шумом погрузившись в темную воду…
Он проснулся в душном металлическом ящике своей каюты, голова раскалывалась от боли, он не мог даже открыть глаза. Даже после того, как он сел на кровать, сполоснув теплой водой лицо, он все еще видел огромный пламенеющий диск солнца; все еще слышал биение его собственного сердца. Поразмыслив, он понял, что это было биение его собственного сердца, но каким-то безумным путем звуки его настолько усиливались, что напоминали удары подводных скал о стальные борта подводной лодки.
Эти звуки продолжали преследовать его, когда он открыл дверь каюты и пошел по коридору в камбуз. Было шесть часов утра, испытательная станция была заполнена глухой тишиной, первые отблески рассвета освещали пыльные лабораторные столы и упаковочные корзины, грудой сваленные под веерообразными окнами в коридоре. Несколько раз Керанс останавливался, пытаясь избавиться от эха, звучавшего в его ушах, размышляя про себя, в чем истинная причина этого странного состояния. Его подсознание быстро превращалось в пантеон, тесно заполненный охранительными фобиями и навязчивыми идеями, населявшими его перегруженную психику, как будто он воспринимал их телепатически. Рано или поздно прототипы этих страхов выйдут наружу и начнут бороться друг с другом, зверь против личности, я против них…
Вдруг он припомнил, что Беатрис Дал видела тот же сон, и взял себя в руки. Он вышел на палубу и посмотрел на противоположный берег лагуны, пытаясь решить, стоит ли брать одну из лодок, пришвартованных к базе, и отправиться к Беатрис. Испытав на собственном опыте ночной кошмар, он понял, какую храбрость и самообладание проявила Беатрис, отказываясь от малейшего сочувствия.