— А вот и наш святой Пётр! Стал ещё толще, с тех пор как мы виделись в последний раз.
Толстяк обернулся.
— Дружище, а я тебя искал на площади. Думал, раз приехал Бродячий Король, то увижу своего старого приятеля. Хоть будет с кем выпить за компанию!
— А разве ты не все бочки в Кардерлине ещё осушил?
— Нет! На твоё счастье осталось немного.
— Ну, тогда наливай — мне и молодому человеку со мной.
Хозяйка поставила на стол две кружки. Толстяк плеснул вина. Шут хлебнул, Артур пригубил.
— Как поживает твой отец? — спросил Шут.
— Ой, не спрашивай! Надоел хуже горькой редьки. И всем недоволен, и никто ему угодить не может. Да я уже смирился. Старость — не радость.
— Все мы будем стариками, если раньше не помрём.
Артур разглядывал людей вокруг. У стола рядом сидели Дирон и Винтер, слуги Виконта. Чуть дальше, в другом углу, сидели местные крестьяне, приехавшие на ярмарку.
— Дай бог нам дожить до такого преклонного возраста, как у твоего отца. Умереть от старости — это смерть редкая, — сказал Шут. — В наше время почти противоестественная.
— По-моему, эту мысль я уже где-то встречал, — подумал Артур. — Хотя!.. Ничего нет нового под луной, и вряд ли можно сказать что-то, что уже не было когда-то сказано.
Шут взял со стола круглую погремушку с бубенчиками, видимо забытую здесь ярмарочными музыкантами, повертел в руке и нахлобучил её себе на голову. Увидев удивление Артура, лукаво подмигнул ему.
— Тебе идёт дурацкая корона! — заявил толстяк Шуту. — Впрочем, по тебе и так видно, что ты — шут гороховый.
— Жить, прикидываясь дураком, легче. К тебе меньше вопросов и больше сочувствия.
Шут снял погремушку и бросил обратно на стол.
— Это старому графу было в забаву, — с сожалением выговорил он, — молодому я уже не нужен. Он смотрит в рот тем, кто ему льстит, а моих шуток не понимает. Потому и спровадил меня с Виконтом.
— Как поживает твоя сестрёнка, где она сейчас? — спросил он у толстяка.
— Да здесь она, — Пётр кивнул в сторону двери, — мы вместе на ярмарку пришли.
Поболтав ещё немного и допив вино, Шут с Артуром вышли из корчмы. На торговой площади шумела ярмарка. Чего только там не было! Лошадиная упряжь, тёсаные доски, колеса для телеги, железные гвозди, дёготь и верёвки — всё необходимое для крестьянского хозяйства. Были товары и для людей побогаче — цветастые шёлковые ткани, богато инкрустированное оружие, резные седла, шерстяные попоны и товары совсем уж диковинные. Артур остановился поглазеть на двух маленьких африканских обезьянок. Одна с видимым удовольствием грызла кукурузный початок, а другая завистливо пыталась его у неё отобрать.
Помимо лавок и торговых рядов, в толпе ходили розничные торговцы, выкрикивая свой товар и зазывая покупателей.
— Селёдка копчёная, селёдка солёная! — напевал молодой парень, идущий с гроздями рыбы на груди. Небольшие селёдки были сквозь глазки нанизаны на верёвку, и от них разило таким густым рыбным духом, что Артур невольно задержал дыхание.
— Рыбий зуб! Кому рыбий зуб? — толкнул Артура, проходящий мимо торговец. На плече у него висел мешок, из которого торчали какие-то рога. Не сразу Артур сообразил, что это были моржовые клыки.
Пошли ряды с разнообразной едой и живностью. Артур с интересом глазел по сторонам. Шут ходил между рядов и балагурил с торговками.
— Что это, хозяйка, петух у тебя такой худой? Ты его молитвами, что ли, кормишь?
— Да ты на себя посмотри. Мой петух ещё потолще тебя будет!
Заметив молодую женщину в фартуке, идущую с корзинкой, Шут просиял и раскинул руки.
— Мартиночка, любовь моя. Я вернулся к тебе, красавица. Обними меня, родная.
Женщина сердито посмотрела на него и махнула рукой.
— Убирайся, скотина! Я всё знаю про тебя. Тебя видели в Ларме с какой-то танцовщицей на площади. Ты целовался с ней, а потом пошёл к ней домой. Мне всё рассказали!
— Мартина! Клянусь тебе, это было один раз. Клянусь, что когда я её целовал, то представлял, что целую тебя.
— Не клянись, негодник! Чтоб у тебя язык отсох! Не ходи за мной, проваливай к своей танцульке.
Она оттолкнула его руку и быстро ушла.
— Вот бабы! — повернулся Шут к Артуру — Сестрёнка у Петра занозистая… Ладно, пусть остынет. Завтра с ней поговорю.
Нагулявшись, они уселись на лавку, наблюдая ярмарочную суету. Задрав голову и вытягивая шею, Шут стал высматривать своих. Увидев Лонгрина, пошёл к нему и через несколько минут вернулся.