– А твоя мамка? – спросил я. – Она училась?
– Да, вроде на преподавателя немецкого.
– А зачем тогда ебется с мужиками за деньги? Работать не хочет?
Я растянулся на траве, она была колючей, какой-то неживой. Надо мной был грязный бетон моста, угрожающий, грохочущий.
– Ну ты идиот, – сказал Мэрвин.
– Сам ты.
Я ждал, что Мэрвин мне еще что-нибудь скажет, но он молчал с таким загадочным видом, словно знал какую-то страшную тайну.
– Нет, ну правда?
– Не скажу.
– А чего?
– Ну, того. Ты еще не заслужил мое доверие.
– Это потому, что я русский?
– Да, я боюсь, что ты используешь эти сведения, чтобы захватить часть Польши.
Мэрвин все время перебирал свои кулончики, старался, безуспешно конечно, распутать их, и наконец я спросил:
– Да на хрена они тебе? Ну то есть педиковато ж выглядит.
– Ты педиковато выглядишь.
– Вот уж неправда.
Я взял еще один камушек, швырнул на дорогу, а Мэрвин, помолчав, сказал:
– Это все про удачу. Ты веришь в удачу? А в судьбу?
Его обычный игривый тон вдруг стал торжественным, каким-то официальным, а выпрямился он так, словно кто-то треснул его хорошенько линейкой.
– Блин, ну ты чего?
Я даже расстроился, все ж отлично шло, кому нужно быть серьезным?
– Нет, ты послушай, – сказал Мэрвин. Он с нажимом провел ногтем по шраму в виде цифры девять. – Мать какое-то время увлекалась астрологией. Она вообще-то страстная натура, ей много чего нравится, быстро загорается – быстро остывает. А мне в душу запало. Вообще не только астрология меня прет, я и на картах гадать умею.
– Типа экстрасенс?
– Не-а. Это знание. Просто наука слишком примитивна, чтобы понять судьбу и удачу. Почему нам везет, почему нам не везет, и зачем это нужно. Понял?
– Нихуя не понял, если честно.
Курили мы одну за одной, до легкости и кружения в голове. Я смотрел вниз, туда, где как река двигался поток машин, и думал, что скатиться вниз, пока мы дрались, было даже слишком легко. От этой идеи у меня сердце пело, честно. Я ликовал, потому что я выжил, мне было искренне хорошо от того, что были совсем другие варианты.
Мэрвин продолжал:
– Короче, может, это магнитные поля или еще что, но как иначе объяснить, что звезды влияют на нашу жизнь? Что в удачный день у тебя все получается, потому что все части механизма сошлись правильно. Я думаю, что там – гигантские небесные машины. Что звезды вроде шестеренок. Понимаешь меня?
– Ты шизофреник, вот это да. Но это прикольно, я никогда не видел шизофреников. А голоса ты слышишь?
– Нет!
– Мужские или женские?
Мэрвин засмеялся.
– А я знаю эту уловку, когда маму забирали в наркологическую клинику, ее тоже так спрашивали.
– Для нарколожки это странно. Небось твоя мама произвела на них впечатление.
– Это уж точно. Она на всех производит. Но ты не слушаешь.
– Да слушаю, слушаю.
Глаза у Мэрвина сверкали. Я не думал, что он правда чокнутый, не-а, люди верят во множество странных вещей, в конце-то концов. Я знал, например, что, когда хоронят человека, нельзя, чтобы что-нибудь упало в гроб, а то в следующем году в могилу еще кто-нибудь ляжет. Тупорыло вроде как, а что-то скребется, говорит: правда, Боря, правда умрет человек оттого, что ты к косточкам дяди Коли брелок с фонариком уронил, зря ты туда светил, зря ты туда смотрел, оттого и мамка твоя умерла, что ты брелочек уронил.
– Ну, я не говорю, – продолжал Мэрвин, – что это прям настоящие машины. Скорее какой-то аналог. Не технология, но что-то очень точное.
Я не считал его сумасшедшим, а ведь он с неизбежностью чокнется, как все, кто летает, пусть даже во сне. Так папашка говорил – они все ездят крышей.
Мэрвин вертел в руках позолоченный знак Скорпиона.
– Я родился, и все для меня уже определено. У меня большая роль. Только идиоты думают, что судьбу можно изменить, и только придурки думают, что поделать вообще ничего нельзя. Нужно понять, для чего ты рожден в этот мир, и тогда ты оседлаешь свою волну. Свою Колесницу.
Слово «колесница» Мэрвин сказал неожиданно легко и быстро, на русском и почти без акцента – это меня очень впечатлило, почти мистическая правильность этого слова в его устах.
– Какую, блин, колесницу, когда это вообще случилось, что мы заговорили о колесницах?
– Это карта Таро такая. Для бешеной гонки, для успеха.
Тут я уже окончательно перестал понимать, что он несет.
– Нет, Боря, ну не отвлекайся.
– Я не отвлекаюсь.
– Ты выглядишь так, как будто не веришь.
– И не верю. Слушай, ну я тоже думаю, что судьба есть. Ну, раз без тебя определено, где тебе родиться, то логично, что без тебя определено, и где ты умрешь. Но ты уж как-то слишком самонадеянно говоришь, кого-то там оседлать, то да се. Если это можно оседлать, то оно и не судьба вовсе.