– Да бегите, бегите скорее, ведь угорим же.
Ремизов задыхаясь, на ощупь бежал по коридору, так все помещение уже было забито густым едким дымом. Едва выскочив на воздух и отбежав на пять шагов, Ремизов остановился перевести дух, и тут деревянные перекрытия, поддерживающие вход в пещеры, а теперь полыхающие как березовые поленья в костре, рухнули.
– Господи помилуй, уцелели! – прошептал Петруха, не переставая креститься. – Заново, просто ведь как заново родились, а?
Ремизов только сейчас сообразил, что от неминуемой гибели его спасли какие-то секунды и, конечно, верный адъютант.
– А люди, как же люди? – глядя на полыхающий деревянный каркас, спросил Ремизов.
– Что люди? Кто-то успел выскочить, а кто и нет. Пойдемте от греха подальше.
– Надо людей спасать, вдруг кто-нибудь остался в пещерах?
– Как же мы спасать будем? Вход завалило, а другого входа нет.
– Нет, Петр, надо что-то предпринимать. Пока я одеваюсь, поищи кого покрепче, надо будет завалы растащить. Да, и багор поищи. У нас ведь на подворье был какой-то.
Дронов убежал, а Ремизов одевшись, попытался поближе подойти к входу. Едкий дым валил отовсюду, и разглядеть что-либо было очень трудно. Вокруг слышались крики, стоны, ржание испуганных лошадей, которые вперемежку с людьми бежали, куда глаза глядят. Остановить это «броуновское движение» не было никакой возможности. Паника тем и страшна, что совершенно лишает людей рассудка.
Вернулся Петр, да не один, а с доктором Кацебо. Доктор был весь обвешан мешками и баулами. Он обратился к Ремизову:
– Павел, время пришло. Пора уходить, пока еще не совсем светло, мы уйдем незамеченными.
– Ты с ума сошел, Валериан? Я командир и не могу бросить людей.
– Нет, это ты с ума сошел. «Я – командир», – подражая голосу Ремизова, Кацебо угрожающе шел на него. – Кем ты собираешься командовать? Спастись мало кому удалось… а те, кому посчастливилось, разбежались кто куда. Нет больше твоего отряда, понял? Нет!
Кацебо взобрался на каменный выступ, с которого открывался прекрасный вид на пещеры. В предрассветный час хорошо просматривалась территория на несколько километров вокруг. Люди разбегались от места пожара в разные стороны, как муравьи от муравейника. Кто тащил на себе тюки и котомки, кто-то просто бежал налегке. Доктор повернулся к Ремизову и показал рукой на разбегающихся людей, язвительно заметил:
– Вот оно – доблестное воинство… поди, собери их теперь. Пора Ремизов, пора. Вещи твои Петька Дронов собрал, вот и чемоданчик с записями профессора взял. Хотя их, наверное, можно выбросить?
– Нет, записи мне нужны. А где Коля Платов?
– Так ведь задохся поди уж, – ответил Дронов, – он ведь с вечера, как вы его накачали, уснул сном младенца. А с непривычки оно… спится крепко. Когда пожар начался, эта суматоха пошла, я его уже и не видел. Наверное, во сне и угорел, сердешный.
Сказав это, Дронов быстро-быстро перекрестился. Кацебо продолжал:
– Пойми, Паша, нам надо уходить, у-хо-дить, пока не поздно. Сейчас из города приедут местные власти и тебя первого во всем обвинят. Ты здесь главный, значит, недосмотр по твоей вине, и навесят на тебя всех дохлых собак. Тебе это надо? Пойдем, Ремизов, у верных людей пока поживем. Документы я организую.
Тут в разговор вмешался верный адъютант:
– Верно доктор говорит, Пал Петрович! Чую я – тикать нам пора, а то, и правда, загребут, ой, загребут! Давайте я погоны сниму, пока не поздно.
Ремизов растерялся. Не раз, и не два в жизни ему приходилось принимать мгновенные решения, чтобы выжить. А в данной ситуации он стушевался, и сдался под напором Кацебо и Петрухи.
– Ну, тикать так тикать. И куда мы теперь?
Довольный Кацебо, подняв с земли свой медицинский саквояж и серый холщовый вещмешок, пошел в сторону, противоположную той, куда бросились бежать погорельцы из отряда Ремизова.
…На пятый день после пожара Ремизов впервые вышел на свет из своего укрытия. Все это время он провел в темной комнате, напоминающей скорее конуру, разве что размером, отличающуюся от собачьей, в хибаре давнего приятеля доктора Кацебо. Хозяин хибары – старик Хван, неоднократно обращавшийся к доктору за помощью, имел большие связи в местном криминальном мире. Он неплохо говорил по-русски, отчего Ремизов решил, что когда-то он жил или просто бывал в России. Слыл Хван в городе известным человеком, но чем он занимался и на что жил, никто толком не знал. К Кацебо обращался в тех случаях, когда у него случались приступы подагры. Валериан лечил его какими-то своими снадобьями, мазями, и старик боготворил русского военного лекаря.