Либин тихонько стукнул Колесника по ноге: потише, мол… Тот, действительно, несколько успокоился:
— Нет, мы не идеалисты, не патриоты… Мы и слов-то таких не знаем. Мы — бандиты, воры. Мы не верим вождям, не верим в лозунги.
— А во что вы верите?
— В золото. В бриллианты. В оружие, наконец.
— Мы тоже верим в оружие. Не то, что мы вам угрожаем, но…
И тут произошло неожиданное. Руководитель подполья почувствовал, что обрез, спрятанный за отворотом пиджака начинает сползать. Он попытался незаметно его удержать, но он вовсе вывалился наружу. Пытаясь его поймать, как-то совершенно неожиданно он дернул за курок.
Пуля врезалась в землю у ног Колесника, он отскочил на шаг. Стрельнул из пистолета, не целясь, не вынимая его из кармана. Пуля попала в обрез, расколола ложе, попала в живот подпольщику. Пока он падал на землю оружие выхватили остальные. Стал палить Марик — первый же выстрел оглушил его, лязг испугал, он закрыл глаза и дальше палил вслепую. Вероятно, выстрелил бы так все патроны, но что-то ударило его в плечо, он упал на землю.
Над его головой гремели выстрелы. Он слышал, как один бандит кричал другому:
— Уходим, Женька, уходим!
Скоро все затихло. Кто-то стонал рядом.
Вольских тронул Марика за плечо:
— Жив?
Марик осторожно открыл глаза.
— Жив значит… Сам идти сможешь, — сказал Вольских с утверждением, даже где-то с нажимом. — Надо уматывать. Ну и материал у меня… С такими союзниками — никаких врагов не надо.
* * *Переговоры закончились плачевно. Из троих подпольщиков, взятых Вольских на переговоры, двое оказались ранеными, причем один — довольно серьезно. К тому же на шум немцы подняли тревогу, прикатили на двух "Ганомангах". Вероятно, и взяли бы след, да ночь спускалась темная, осторожность все же победила любопытство. Стреляли бы по немецким солдатам — тогда бы все перевернули вверх дном, а тут ничего не ясно — кто с кем, из-за чего.
Нашли пару гильз "para", но это ничего не объясняло — с оружием под этот патрон ходило больше половины Европы.
Колесник тоже остался недоволен. Когда отдышался, осмотрел себя:
— Ну вот, штаны испортил, продырявил…
— Зато шкуру нам не продырявили.
* * *Чем ближе ко дню отправки, тем сильней напрягались нервы у Ланге. Внешне он был верен образу нордической личности. Шутил, улыбался, костюм и прическа оставались безупречными. Но внутри все туже и туже сжималось предчувствие беды. Казалось — напади на банк кто, поймай иного карманника хоть у стен банка, хоть бы стекло разбили бы — стало бы спокойней на душе.
Но нет — ловили воров среди железнодорожных пакгаузов, убили одного диверсанта при налете на противовоздушную батарею. А возле банка все оставалось тихо.
Из своей комнаты возле комендатуры, он перебрался в банк. Спал на втором этаже, в кабинете управляющего, на диване. Диван был обтянут кожей и она противно липла к его рукам. Пробовал накинуть простыню, но на коже она быстро сбивалась, сползала.
Наконец, нервы у Ланге не выдержали окончательно — в один день к банку подъехали грузовики. Из них начали спрыгивать на землю солдаты.
Из окна кабинета Бойко рассмотрел на нашивках сдвоенные молнии:
— У-у-у… СС. А что ж так плохо?
— Это не карательный отряд, — ответил Ланге. — Это Waffen SS, боевая часть. Гвардия, если хотите — ребята прошли Европу, Африку, брали не один город. Они знают свое дело.
Прибывшие разошлись по зданию, осмотрелись делово, постояли у окон, прикидывая зону обстрела, разместились по лестницам. В вестибюле сложили ящики с запасными обоймами, на подоконниках разложили гранаты, расставили пулеметы — разверни ствол и посыплется стекло. Самые расторопные уже тащили в банк мешки, набитые песком, будто готовились к длительной осаде.
Даже спали они тут же, в подвалах, прямо у деньгохранилища, укрывшись шинелью и во сне сжимая цевья карабинов.
Но Бойко все равно остался настроен критично:
— Не хочу вас растраивать, Отто, но две дюжины бандюков вынесут всю вашу охрану в одну калитку вперед ногами. Не знаю, чему и как учились ваши солдаты, но наши бандиты стрелять начали лет с десяти, из оружия, кое и стрелять не может по определению.
— Это как?
— Да очень просто. В шесть лет будущий бандит стреляет из рогатки, в десять обрезок водопроводной трубы набивают серой, в двенадцать на станке в ФЗО мастерит "дуру" — однозарядный пистолет. Те, кого не убивает первым выстрелом, начинают искать себе настоящее оружие. И к четырнадцати они уже практикуются из собственного "Нагана". До двадцати доживают самые талантливые…