Но спас официант, принесший водку и холодные закуски.
Гусь прошел через зал и сел за столик у окна, так что и Бойко и Ланге могли видеть его краешками глаза.
Он сделал заказ, стал читать принесенную с собой газету.
— " Voelkischer Beobachter", — рассмотрел через три стола название Ланге. — А что?.. Самообладания ему не занимать. И не скажешь, что славянин. Как есть немец чуть с примесью курляндской крови. Я рад, Владимир, что познакомился с таким незаурядным преступником. Когда мы его арестуем, он, безусловно, станет украшением моей коллекции.
— Прошу вас тише… Он может нас услышать!
— Да полно вам! Было бы еще забавно устроить какую-то провокацию. Может, истребовать у официанта гуся в яблоках и отправить от нашего стола его столу. Интересно отследить его реакцию. Вы знаете, сейчас во мне борется будущий ученый и нынешний сыщик…
— Отто, прекратите, пожалуйста.
Ланге улыбнулся краешками губ.
— Успокойтесь, Владимир. Я же шучу.
— Надеюсь на это.
Принесли заказ. Ужин, действительно, отвлек Ланге от Гуся. Ел он с аппетитом. Через четверть часа Бойко поднялся.
— Я выйду.
— Туалет справа по коридору.
— Я найду.
— Не сомневаюсь.
Пока Бойко отсутствовал, оркестр успел сыграть только "Хотел бы единое слово". Когда Владимир сел на свое место, Ланге откровенно повернулся на стуле:
— Видите ту дамочку?
Спутать ее было не с кем — в помещении ресторана это была единственная барышня.
— Кто бы вы думали это? — Ланге отсалютовал ей наполненным бокалом. Та засмеялась пуще прежнего.
— Ну откуда мне знать.
— Это сестра милосердия из госпиталя. Ее посылают на футбол — вдруг там случится растяжение или перелом. Там мы и познакомились. Ходили бы на игры с нами, тоже были бы знакомы.
— Спасибо… У вас какие-то дурацкие законы насчет чистоты расы. Не хотелось бы из-за милых глазок к стенке стать.
— Насчет наших законов попрошу не выражаться. Это раз. Два — кто говорит, что все надо доводить до постели. Разве не удовольствие провести час в обществе прекрасной дамы, погулять с ней по набережной. Станцевать тур вальса… А в-третьих… В-третьих, мой дорогой Владимир, она не из наших, она из ваших…
— Простите?
— Она русская. Дочь какого-то то ли генерала, то ли полковника в эмиграции. Эмигранты, знаете ли, мечтают вернуться на родину. Но министерство пропаганды против, иначе большевики развернут контрпропаганду: "с немцами идут помещики, белая кость". Но часть все же просачивается, как писари, врачи, переводчики…
Наконец, поставили заказ и перед "фон Фогелем".
Поставив поднос на стол, официант чуть сдвинул тарелку, под ней лежала свернутая в четвертушку салфетка.
— Эту записку, — сказал официант, — вам просил передать один господин.
— Какой еще господин? — удивился Николай.
— Этого он велел не говорить.
— Мне, вероятно, надо ему ответить…
— А на это велено передать: нет, не надо.
Гусев понял, что ничего от полового не добьется:
— Пошел вон, дурак…
— Слушаюсь…
Гусев развернул записку не таясь, но и без лишних движений: спокойно, уверено.
Всего шесть слов…
"Дурик, — гласила записка, — за тобой следят. Рви когти".
На мгновение в душе взорвалась паника. Промелькнула мысль — уйти в окно. Тут же возник вопрос: а как же счет в ресторане? Мысль о том, что за ним по городу будут гнаться официанты, показалась смешной. Гусев улыбнулся ей. Поднял глаза вверх, будто задумался, вспомнил что-то. Потом обвел взглядом зал. Записку передавали ему — тут не могло быть сомнений. Мала вероятность, что здесь есть еще один человек на нелегальном положении. По-русски понимали тут тоже далеко не все.
Он посмотрел на записку еще раз: написана она была коряво и небрежно. Может быть, намеренно небрежно, чтоб потом не смогли опознать, кто писал. Возможно, писали левой рукой. Даже, скорей всего.
Итак, он под колпаком. Замечательно. Неприятно, но не необычно. Может, это провокация, в ожидании того, что именно сейчас он рванет, выдаст себя.
Это надо обдумать… Да и покушать тоже не мешало бы.
Он пожал плечами. Этой же салфеткой промокнул уголки губ, отбросил ее в сторону.
Выпил водки грамм пятьдесят, тут же закусил. Вернулся к обеду.
Еда не лезла в рот, но Гусев это усиленно скрывал.
А, впрочем, когда теперь еще сложится поесть по-человечески?..
Съел первое, выпил еще пятьдесят. Осмотрел зал чуть веселей. А вот и сыщики — Колесник предупреждал о них: один немец, один из местных. Вероятно, они есть этот колпак. Отчего они не арестовывают? Вероятно, следят. Думают, что так соберут больше сведений?..