Проверили двери, решетки на окнах. Решетки были не повреждены, двери из здания оказались запертыми изнутри.
Ланге распорядился — из здания никто не выйдет до особого распоряжения. Работающие в банке могут войти и занять рабочие места, но выйти он им тоже не разрешит. Не стал выходить и сам. Утром по телефону из комендатуры вызвал связного, записку Бойко передал через маленькое окошко. Чтоб избежать кривотолков, устроил так, что передачу записку видело человек пять. Ланге нарочно писал ее долго, вертел: смотрите, мол, никаких фокусов.
Прошел еще по зданию, проверяя прочность решеток, целостность полов, стен. Отдельно долго осматривал ту самую зарешеченную дверь. Замок на ней еще не успел заржаветь, но следов взлома на нем не было.
Наконец, в здании появился Бойко.
— Под подозрением все… — сообщил у двери ему Ланге.
— Даже вы…
— Ну я-то сам себя не подозреваю. Но вы для ровного счета можете подозревать и меня. Я вам этого запретить не могу.
Солдаты были собраны в главном зале. Оружие у них не отобрали, и, хотя о деклассификации не было и речи, выглядели они сурово и даже зло — в первую очередь к Ланге.
— Но как, черт возьми, как?.. — твердил Ланге. — Как? Владимир, вы можете мне объяснить?
— Пока нет… Мне бы подумать, посмотреть…
— Ну так думайте! Вам, среди прочего, за это деньги платят! Подумайте! Походите!!! Походите пока по зданию. — Предложил великодушно Ланге. — Я не стану вам мешать, чтоб не путать ваше мнение со своим…
Владимир так и сделал. Заняло это у него не так уж и много времени. Вернулся назад. К тому времени как раз привезли завтрак. Солдаты, будто заключенные, подавали свои котелки в окошко для бумаг.
— Есть будете? — спросил Ланге, который свою порцию уже получил.
— Не откажусь.
Ему нашли какую-то миску. На столе у клерка обнаружилась чашка, из термоса ему налили кофе. Вкуса оно было похуже, чем кофе, которое обычно пил Ланге, но Бойко счел лучшим об этом промолчать.
— Погуляли? — спросил Ланге.
Бойко кивнул.
— И составили мнение?
Владимир кивнул еще раз.
— Замечательно. Тогда я могу сообщить вам свое. Я так думаю, что украл это кто-то из своих, и ценности не покидали это здание. Нам надо только найти или виновного, или тайник. Вы, вероятно, думаете также?
Теперь Бойко покачал головой. Чтоб его жест не был истолкован неверно, наконец, заговорил:
— Думаю, ценностей в здании нет. Вполне возможно, что они вовсе не в городе. И украл их человек, образно выражаясь, с улицы.
— Но в здании не было посторонних. Никто не видел…
— То, что посторонних никто не видел, не значит, что их не было вовсе, — прервал его Бойко.
И удивился своей смелости. Будто бы раньше он Ланге не прерывал. Но тот либо не заметил, либо не обиделся. Не до того было.
— Ну а как он пробрался в деньгохранилище.
— Он не пробирался. Он прошел твердой походкой. Затем не менее уверенным шагом вышел.
— Да как это ему удалось?.. Его бы заметили!
— Вы что, еще не поняли? Вор ходил по банку в одежде немецкого солдата.
— Безумие… — прошептал Ланге. Но уже не так уверенно.
— А вы посмотрите на своих солдат…
В СС солдат отбирали по особым стандартам, поэтому солдаты были не то, чтоб вовсе одинаковы, но в темноте их могла бы спутать и родная мать. Тем более, что при бомбардировке все инстинктивно бегали, согнувшись, втянув голову в плечи.
— У вас осталась фотография Гусинского? — спросил Бойко.
Фотография была наверху. Поднялись в кабинет. Сквозняк гонял по полу бумаги, но фото нашлось быстро.
— Нос у него, вероятно, сломан… Легко принять за арийский, орлиный… Убрать очки, шляпу, плащ… Дорисовать каску.
— Положим, что так… Но все двери на улицу оставались закрыты.
— А по зданию?..
На случай возгорания, разумеется, все двери внутри открыты.
— Но ведь ему как-то надо было войти… И выйти…
Лестничная клетка от выхода на чердак была отгорожена довольно солидной клеткой. Совсем как в тюрьме, — отметил Бойко, — или в психушке.
Но по случаю бомбардировки дверь оказалась открытой.
— Вообще странно: многие считают, что чердак — это уже не дом…
На чердаке остановились, пока глаза привыкли к полумраку. Свет на чердак проникал через маленькое слуховое окно. Из-за шуточных размеров зарешечивать его не стали. Стекла в нем тоже не было.