— Стекло выбило взрывом.
— Может и так, но, думаю, он не стал ждать милости от природы.
— Но ведь окошко маленькое…
— А что, в Германии нет воров, которые лазят в форточки? Знаете, это тот редкий случай, когда природный дар идет за руку с преступными склонностями…
Ланге постарался не замечать сарказма.
Люк на крышу был закрыт на ржавый замок. Ключа от него не было, но рядом Бойко нашел металлический прут. Попытался вырвать дужку из замка, но совсем неожиданно из двери выпала замочная дужка.
Владимир осмотрел дужку.
— Гвозди от времени сгнили, — отметил он, — но вор этого не знал. Он прошел иначе.
Выбрались на крышу. Листы кровельного железа загремели под ногами.
— Хорошо-то как… — прошептал Владимир.
Ланге кивнул — действительно, на крыше было свежо, светило солнце.
С железа Владимир подобрал гильзу, закатившуюся в стык между листами. Посвистел будто в свистульку, затем сказал:
— А в смелости ему не откажешь.
— Значит, он пролез через слуховое окно? Но как он попал на крышу? Выбросился с самолета? Я уже готов поверить во что угодно! Не мог же он подняться по стене.
— Вверх он поднялся по лестнице.
— Что за бред вы говорите! Я вас не понимаю.
— Он поднялся по лестнице соседнего дома. Видите, он стоит чуть выше. Не знаю как, но ему удалось перелететь с крыши на крышу.
— Как такое может быть? Он что, ангел, перелетать с крыши на крышу. Или этот, как его… Который сны разносит.
Ланге пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить. Нужное имя так и не пришло на ум.
— Знаете, в году тридцать седьмом что ли, летом был подобный случай. Из колонии так чуть не бежал арестант. На крыше центрального здания сделал вроде катапульты.
— Ну и как, убежал?
— Нет. Не рассчитал траекторию, вмазался в стену. Но с тех времен техника побега могла уйти далеко вперед.
— Как-то все нестандартно… — усомнился Ланге.
— А что вы хотите. Все тюрьмы стандартны, а вот чтобы бежать из них, нужно мыслить масштабно, оригинально. Вы же хотели образец инновационного преступления.
Прищурившись, Владимир указал рукой на дом через дорогу.
— Вот, думаю, он перепорхнул с той крыши. Здесь, думаю, метров пятнадцать к тому дому чуть выше нашего.
— Фантастика… Давайте сходим туда. Там наверняка остались следы.
— Не думаю. Воры берегут свои секреты. Но если хотите, для вашей статьи я нарисую схему той катапульты образца тридцать восьмого.
— Вы говорили тридцать седьмого.
— Точно. Тридцать седьмого…
Ланге прошелся вдоль периметра крыши. К одной трубе оказалась привязана веревка, сброшенная с крыши.
— Не хотите взглянуть.
— Не хочу, — признался Бойко, — вы уж простите, но боюсь высоты. Считаю, издержки профессии. Сыщик — занятие приземленное. Был бы трубочистом, вероятно бы, привык…
Ланге почесал голову: действительно, веревка ничего не меняла, и эта находка утешением была просто ничтожным.
— Давайте, что ли, подытожим. Через крышу он пришел, через нее и ушел. Был одет в форму немецкого солдата. Затем, вы говорите, где-то на минуту выключился свет…
— Думаю, меньше. Линию оборвало бомбой… — сказал Ланге. Но былой уверенности в его голосе уже не было.
— Той же самой, что и выбила стекло в слуховом окне? — предположил Бойко.
— Вы хотите сказать, что бомбардировку устроили специально, чтоб проникнуть в здание.
— В ином случае, это довольно странное совпадение.
Спустились в деньгохранилище. По дороге Бойко попросил позвать за собой солдат.
— Ну вот смотрите… Если бы я хотел запустить руку в ящик с камнями, я бы сел здесь, — Бойко уселся на ящик.
— Кто-нибудь из вас сидел здесь?
Ланге перевел вопрос. Никто не ответил.
— Но ведь вообще кто-то же это место занимал?
Вспомнили — действительно, кто-то сидел. Но кто?..
— Думаю, можно снимать осадное положение, — заметил Бойко. Даже, напротив. Чем больше мы тут сидим, тем для нас же хуже…
Ланге задумчиво кивнул.
— Кто бы мог подумать… Он был рядом, так рядом, что я мог бы к нему прикоснуться. Ну что же… Вероятно, дело можно считать закрытым.
— Нет, я так не думаю… — возразил Бойко.
— Почему?
— Мы знаем, что у Колесник и Либина банда. Если разделить это на всех, выйдет не так уж и много. Из чего вывод: либо действовал вовсе один человек, либо помощь остальных была несущественна. Украдена доля одного человека. Я даже скажу больше — нас обворовал Гусь. Великий Гусь…
* * *