среди 8-11 классов. Я решила рассказать стихотворение,
так как, на мой взгляд, это самое простое, что может
быть.
Школьный актовый зал полон. Учителя, ученики и
их родители. Мы с Иркой и Верой сидим в последнем
ряду. Моя мама чуть ближе к сцене. Ира и Вера в
конкурсе не участвуют. Они вообще долго надо мной
издевались, узнав, что я подала заявку. Я их, конечно,
сразу послала куда подальше.
Я нервничаю. Грызу большой палец. Я не люблю
публичные выступления.
Тем временем школьники выступают, кто на что
горазд. Я не слежу за выступлениями. Сижу и думаю о
том, как сейчас кстати была бы сигаретка. Нервы точно
не к чёрту, ей-богу.
Настаёт моя очередь. Моё волнение достигает пика.
Сердце бьётся, как сумасшедшее, голова кружится, руки
трясутся, а ноги подкашиваются. Чтобы я ещё когда-нибудь
добровольно подписалась на публичные мучения! Да. Ни.
В жизнь.
Иду и кратко оборачиваюсь в сторону мамы. Она
посылает мне ободряющий взгляд. Маме меня жаль. Но
она рада, что я участвую.
Я поднимаюсь по лестнице на сцену. Встаю
посередине. Оглядываю публику. Тяжело сглатываю. Тихо.
Как в морге. На секунду кажется, что я одна. Настолько
здесь тихо. Это молчание кажется мне порицающим. Я
пытаюсь с этим справиться. Перевожу взгляд на стену над
головами людей. Так проще. Ладно. Я справлюсь.
- К сожалению, у меня нет никаких талантов, -
начинаю я чуть хриплым от долгого молчания и волнения
голосом. - Да и участвовать я совершенно не хотела. Но
выбора-то у меня особо не было… Я расскажу
стихотворение, которое перед самой своей смертью написал
мой друг для единственной женщины, которую любил
всю свою жизнь.
Я опускаю голову, вперивая взгляд в пол и начинаю
зачитывать:
- Люблю твои прекрасные черты.
И очертания небрежно идеальные
Твоей неповторимой красоты.
И я не в силах описать её словами.
Люблю твою улыбку и твой смех,
Люблю твой голос, мелодичный, тихий.
И ты, поверь, в сердцах всех тех,
Кто даже раз тебя лишь мельком видел.
Я смотрю на шероховатости крашеного в светло-серый
цвет пола сцены. Затем отрываю от него глаза, поднимаю
голову и встречаюсь взглядом с Володей. Все мысли тут
же вылетают из головы. Мне всё труднее дышать. Я
открываю рот, чтобы рассказывать стихотворение дальше, но
не могу произнести ни слова. Господи, зачем он здесь?!
Я глубоко вздыхаю, силясь успокоить нервы, и, по-
прежнему глядя на Художника, продолжаю:
- Люблю твои глаза, я в них тону.
Они прекрасны, они стоят цело й жизни.
Люблю я спрятанную в них весну,
Царящую за сине-зелёной призмой.
Смотрю я в них и понимаю:
Кто я такой, чтоб обладать сей красотой?
И я тебя навечно отпускаю.
Ну а сам я отправляюсь на покой.
Только знай, что моё сердце бездыханное
Навеки сохранит тепло во мне,
И это всё, что я после себя оставлю -
Мою огромную любовь к тебе.
Я замолкаю. Сбегаю по лестнице и несусь вон из
актового зала. Несмотря на то, что кровь громко грохочет
в моих ушах, я слышу шаги Володи позади. Тогда я
ускоряюсь. Пробегаю мимо двери гардероба. У меня там
куртка. На улице дождь. Плевать.
Я толкаю заветные двери и вылетаю на крыльцо. В
лицо ударяют тяжёлые частые капли всё такого же
сильного дождя. Я сбегаю по лестнице крыльца. Снова
сбегаю. Отлично.
Но не тут-то было. Кто-то хватает меня за руку, и я
резко оборачиваюсь. Передо мной стоит Володя. Смотрит
на меня.
- Почему ты здесь? - спрашиваю.
Он смотрит на меня.
- Потому что не хочу закончить, как поэт, - отвечает
он и целует меня.
Я отвечаю, обнимая его руками. Мы стоим посреди
школьного двора, целуемся. Очаровательно. Мама меня
прибьёт.
Нет уж. Я, чёрт возьми, всё решила. Я не собираюсь
поддаваться мимолётным импульсам и в итоге послать
собственные непосильные старания к чёрту.
Я отрываюсь от Художника и качаю головой.
- Прости меня, - произносит он.
- За что?
- За мою минутную неуверенность.
- Забудь, - я пожимаю плечами. - Уже не имеет
значения. Вообще ничего.
- Имеет, чёрт побери, имеет. Потому что сейчас я
уверен.
Я устало вздыхаю.
- Господи Боже, и в чём? Да ты всегда в сомнениях,
какая уверенность, о чём…
- Я люблю тебя.
У меня открывается рот. Я непонимающе смотрю на
него.
- И я не собираюсь лишаться лучшего, что было в
моей жизни, из мимолётного колебания. Остаётся узнать,
уверена ли ты.
Я наконец прихожу в себя.
- Уверена ли я? О, поверь, нерешительность это точно
не про меня.
- Тогда скажи мне «да» или «нет».
Я молчу.
- Аня. Скажи мне.
- Да.
Я должна была отказаться. Должна была послать его
ко всем чертям. Но я этого не сделала. И я просто и
корила себя за то, что я такая… Энни.
Сижу по-турецки на небольшом тёмно-синем диване
и смотрю в окно. Мимо проносятся здания и жилые
дома, затем лесополоса, чуть позже - мост и речка.
Значит, едем на речной вокзал. Володя как-то говорил,
что там работает его старый друг, с которым он
договорился о постоянной стоянке поодаль от воды.
Я грызу зубами внутреннюю сторону нижней губы.
Нервничаю. Он мне ни черта не объясняет. Причём
всегда. Любит свою Машу. Хорошо, допустим. Дважды
переспал со мной. Ну, не соблюдать же ему теперь
целибат. Напрашивается вопрос. КАКОГО, МАТЬ ЕГО,
ХРЕНА? Я думала, мы все решили. И ведь не сразу.
Выждал неделю. Именно тогда, когда я почти
приспособилась к жизни. Восстановила душевный баланс
и перестала видеть ночные кошмары, звать его во сне
по имени или ни с того с сего рыдать. Нельзя, что ли,
было сразу во всём разобраться? «Вы бы разобрались,
но ты же сбежала, как дура», - ехидничает внутренний
голос. «Глупо, - отвечаю ему я, - я сбежала, да, но лишь
потому, что нам не в чем разбираться». После того,
что между нами было, друзьями мы быть не сможем.
Никакие отношения мне не нужны, а Художнику не
нужна я. Надо же, уже второго друга теряю из-за
этой грёбаной любви. Я же всегда, всегда говорила,
что от неё одни проблемы!
Автобус притормаживает у самого берега. Я продолжаю
сидеть. Смотрю в окно. Дождь продолжает лить как из
ведра. Мне всегда нравился дождь. Он дарит мне
умиротворение и спокойствие. Сегодня не тот случай.
Вспоминаю о маме. Обещала ведь быть идеальной дочерью.
И что в итоге? М-да.
- Я смотрю, тебе наша разлука идёт на пользу.
Я вздрагиваю и отрываю взгляд от окна. Художник
сидит на стуле напротив меня, сложив руки на спинке и
положив на них голову, и внимательно смотрит на меня.
Я вспоминаю, что я в тёмно-синих обтягивающих
брюках, чёрных туфлях на небольшом каблуке и лёгкой
бежевой ветровке, совсем недавно подаренной мамой. А ещё
я не выгляжу, как Мэрилин Мэнсон в клипе This Is The
New Shit. Хм, приятное ощущение.
Я иронично хмыкаю.
- Знаешь, наша с тобой разлука - это единственное,
что не идёт мне на пользу. - Володя удивлённо
приподнимает брови. Я продолжаю: - Я бросила курить.
И пить. Стала нормально питаться.
- Ну надо же… С чего бы?
- Играю в идеальную дочь.
- Выглядишь лучше.
- Да. Все говорят.
- Я сделал татуировку, - вдруг выдаёт.
Тут он встаёт и снимает водолазку. На груди в
области сердца красуется моё имя. Моё долбаное, мать
его, имя. У меня вытягивается лицо.
- И когда она смоется? - спрашиваю.
- Никогда.
Я закрываю лицо ладонью и тяжело вздыхаю: