- Господи, что ж ты за придурок… - Убираю руку
от лица и ядовито интересуюсь:
- А где тату с именем Маши?
Володя вновь усаживается на стул и как ни в чём
не бывало отвечает:
- Его нет.
- И после этого ты хочешь, чтобы я относилась к
тебе серьёзно? Да ты же ребёнок и поступки у тебя
ребяческие. Пытаешься что-то кому-то доказать - бросаешь
учёбу, уходишь из дома, набиваешь татушку… Да всё,
что угодно, кроме нормальных взвешенных решений.
Он хмыкает, встаёт со стула, подходит к дивану и
садится рядом со мной на корточки.
- И что, по-твоему, такое нормальное взвешенное
решение?
- Эм… - я вдруг не знаю, что ответить.
- Познавательно.
- Ну уж точно не набивание татуировки! - нахожусь я.
- Я-то думал, тебе понравится.
Я вздыхаю.
- Зачем?
- Хотел доказать тебе.
- По-детски как-то.
- А я по-другому не умею. Это ведь ты у нас
взрослая.
Я усмехаюсь и цитирую:
- Ты иногда забываешь, что мне одиннадцать.
- И то верно.
- Где ты был всю неделю? - выпаливаю.
- Пил, - спокойно отвечает Володя.
- Почему перестал?
- Взял себя в руки.
- Серьёзно? - скептически интересуюсь я.
- Олег приходил, - всё же признаётся.
- Что сказал?
- Что я идиот.
- Почему?
- Потому что не борюсь.
- И тогда ты пошёл и сделал тату?
- Ну, сначала я опохмелился.
- Я люблю тебя.
- А я тебя.
Что я теперь маме скажу?..
Сто семь
Моя, можно сказать, райская жизнь началась с ночного
кошмара. Мне снилось, что Володя уходит от меня. Я
стою посреди огромной улицы, пустой, за исключением
деревьев, обступивших длинную, без конца и края,
асфальтированную дорогу и низко склонивших к ней
свои понурые головы. И вот стою я на этой самой
дороге, бледно-жёлтый закат окрасил усталые деревья в
мутно сизый цвет, асфальт тускло поблёскивает в лучах
заходящего солнца. Я вижу, как Володя уходит. С
каждым шагом он всё дальше и дальше от меня, мне
кажется, будто нас разделяют тысячи километров. Тогда
я зову его, но он не отзывается. Я кричу его имя
снова и снова, захлёбываясь отчаянием, но всё тщетно.
Меня окутывает липкий неприятный страх. Нет, не страх.
Паника. Я в панике. Она, словно удавка на шее, медленно,
но верно душит, лишая остатков здравого смысла. Я громко
кричу. Чувствую поток горячих слёз. Продолжаю кричать.
Кричать и рыдать.
И проснулась я, как уже повелось, рыдая. Я осознала,
что звала Володю не только во сне, но и наяву. Но на
этот раз, впервые за всё время, он рядом. Невозможно.
Невозможно выразить силу огромного чувства облегчения,
окатившего меня с головы до ног, когда я услышала его
хриплый, приносящий успокоение голос и поняла, что не
одна в своей одинокой пустой комнате, как было раньше.
Я просыпаюсь в кровати Художника. Оглядываюсь.
Полумрак. Так как я всегда просыпаюсь в шесть, нетрудно
догадаться, сколько сейчас времени. Осторожно, чтобы не
разбудить Володю, выбираюсь из постели. Останавливаюсь
перед своей хаотично валяющейся на полу одежде и пару
секунд меланхолично пялюсь на них. Прямо цирк устроила.
Дорогие шмотки напялила. Туфли. Которые, кстати,
расклеились от сырости. Чёртов дождь. Жалко их. Мама
расстроится. Наклоняюсь и поднимаю кремовую блузку с
коротким рукавом и брюки. Смотрю на них, раздумывая на
черта мне всё это. Затем надеваю. Предстоит тяжёлый
разговор с мамой. Но это позже.
Сто восемь
Когда я была совсем маленькой, папа катал меня на
своём автобусе. Он был водителем и много работал. Так
же на него часто сваливалась починка разного транспорта.
Папа был профи в том, что касалось автомобилей.
Легковых и огромных. Даже один раз на тракторе меня
катал. То ещё развлечение! Кататься на автобусе мне
нравилось безумно. Особенно, когда там никого не было.
Я всегда любила забраться на самое высокое сиденье и
смотреть в окно, потому что с высоты автобуса это
кажется невероятным. Казалось. В моём возрасте. Однако,
двенадцать лет прошло, а страсть к автобусам осталась.
- Хочешь поговорить о его пагубном влиянии на тебя?
Я приподнимаю бровь, ёрзая в кресле. Чувствую себя
так, будто мама после этого разговора вынесет мне
приговор: «казнить, нельзя помиловать».
- Нет.
- А твоих побегах из дома посреди ночи из-за него?
- Нет.
- А о сексуальной стороне ваших отношений?
Ёрзаю ещё больше.
- Точно нет.
- Но она ведь есть?
- Да.
- Наконец-то слышу что-то кроме «нет».
- Чего ты хочешь?
- Хочу знать о жизни своей дочери не меньше, чем
она сама.
- Поговорим о сексе с Володей? Что ж, давай.
- Ты спишь с ним?
- Да.
- Давно?
- Недолго. До этого мы были друзьями, если помнишь.
- И когда всё началось?
- Когда Макс закрутил с Верой.
- И ты решила отомстить?
- Боже упаси. Просто мы тогда впервые тр… ты
поняла, в общем.
- А потом?
- А потом как-то закрутилось и вот.
- Что - «вот».
- И вот мой парень.
- Он развращает тебя.
- Он не может никого развращать. Он - самый
хороший человек из всех, что я когда-либо знала.
- Сними розовые очки, Энни. Он разгильдяй, каких
ещё поискать.
- Я тоже не святая.
- Ты другая, Энни. Ты очень умная, целеустремлённая
и сильная. Твой «парень» утянет тебя на дно.
- Не утянет.
- Энни, он живёт в доме на колёсах.
- Мне всё равно живи он хоть в парке на лавочке.
- Пора поговорить и об этом, - вздыхает мама.
- О чём?
- Я думаю, у тебя есть психологическая проблема,
Энни.
- Какая ещё проблема?
- Ты подсознательно тянешься к типам, подобным ему.
- «Подобным ему»?
- Энни, пойми, ты просто страдаешь из-за смерти
своего друга.
- Пожалуйста, не впутывай Васлава!
- Но ведь дело в нём. Ты видишь в Володе Васлава
и поэтому тебе кажется, что ты любишь его.
- Я не любила Васлава…
- Да ты постоянно бегала к нему. Шушукались с ним
вечно. Прохода тебе не давал!
- Да! А потом убил себя из-за Анны-Виктории! - Я
сглатываю ком в горле. - Я-то думала, у него это
пройдёт. Перебесится и забудет. А потом нашла его в
луже собственной рвоты на полу. Ты не знаешь, что я
чувствовала. И ещё непрестанно попрекаешь меня дружбой
с ним!
Мама смотрит на меня обеспокоенно, так будто меня
сейчас припадок хватит. Я морщусь.
- Кого ты нашла в Володе, Аня? Васлава? Или,
может, своего отца?
- Отца?
- Всё детство папа прокатал тебя на автобусах. И
тут ты вдруг встречаешь парня, живущего в доме на
колёсах.
- Ещё и папу приплела.
- Я же знаю, как ты его любила. Вечно шептались
с ним о чём-то, гуляли.
- К Володе я чувствую другое! Я его люблю.
- Не любишь.
- Конечно, люблю.
- Разлюбишь.
- Не смогу…
- Сможешь.
- Откуда столько жестокости?
- Это всего лишь реализм, Энни. Ты подросток, тебе
свойственно драматизировать, а я всё вижу с высоты
жизненного опыта.
- Ничего ты не видишь.
- Я вижу, что он бездомный, безработный и
безалаберный.
- А ещё добрый, честный, заботливый, умный,
талантливый…
- Будь он хоть трижды добрым, честным, заботливым,
- перебивает она меня, - он всё равно остаётся пьяницей
и раздолбаем.
- Будь я хоть трижды умной, сильной, целеустремлённой,
я всё равно остаюсь алкоголичкой и стервой.
Я вздыхаю и встаю с кресла.
- И всё же. Чтоб ты знала. Володя не повлияет на
мои планы. Я всё равно уеду. Теперь довольна?