Другой опекун, не столь тактически подкованный, как бабуля Пратчетт, – или, возможно, просто современный, – уже тогда выбил бы картофелину у мальчика из рук и велел приложить юное воображение к созданию чего-то более полезного для здоровья – например, ружья. Но бабуля Пратчетт явно действовала на другом уровне. Позволив Терри закончить начатое, она молча достала из жестянки табак, заложила в чашу импровизированной трубки, помогла ее зажечь… а потом молча наблюдала, как внук затягивается через соломинку и приобретает мертвенный бледно-зеленый оттенок. По-прежнему без комментариев, она протянула ему стакан лимонада.
И готово дело. За исключением, как без подробностей говорил Терри, «нескольких понятных аберраций в шестидесятых», с того дня он не курил ни разу.
А потом, спустя три года после этого, когда Терри уже было одиннадцать, – Г. К. Честертон. И снова тактика бабули Пратчетт больше напоминает иммерсионную психотерапию, но на сей раз с результатами поприятнее. В ее квартире была одна-единственная книжная полка, где, наверное, самым большим томом был «В помощь кроссвордисту». (В кроссвордах бабуля Пратчетт была не просто любителем, а увлеченным профессионалом.) Но имелась там и подборка художественной литературы, и однажды, когда пришел Терри, бабушка достала честертоновское фэнтези 1904 года «Наполеон Ноттингхильский», где действие разворачивается в 1984 году2, в Лондоне, привыкающем к новому королю – любителю розыгрышей.
«Я читал вслух, а бабуля слушала», – писал Терри. Когда он закончил, бабушка предложила ему «Человека, который был Четвергом» – как позже говорил Терри, книгу, которую надо заставлять прочесть всех политиков.
Но бабуля не только предоставляла книги. Она также рассказала Терри, что Честертон, скончавшийся в 1936 году, раньше жил в Беконсфилде – и в былые времена она даже сталкивалась с ним на улицах. Он, сообщила она Терри, был «крупным мужчиной с писклявым голосом». И это (то, что он здесь жил, а не то, что он был крупным и с писклявым голосом) вдруг объяснило Терри, почему лужок напротив квартиры бабули Пратчетт называется Честертон-грин.
А за этим последовала такая блестящая история: бабуля Пратчетт вспомнила день, когда на Беконсфилдском вокзале задержали поезд, чтобы доставить в Лондон статью для журнала Strand, которую не успел закончить вовремя великий писатель.
Супергеройская способность Честертона останавливать поезда и сама по себе не шутка, но сильнее в этих откровениях Терри, похоже, зацепило то, как они помещали знаменитого писателя в совершенно знакомые места – в Беконсфилд, на тот самый вокзал, где Терри вот только что клал монетки на рельсы. В этом смысле истории о Честертоне, пожалуй, сравнимы по весомости с мгновением, когда несколько лет спустя на фантастическом конвенте в Лондоне Терри, приехавший туда как фэн, вдруг оказался по соседству с Артуром Кларком у писсуара в туалете. Так его озарило, что писатели, хоть их и легко вообразить кем-то грандиозным, на самом деле люди из плоти и крови, которые живут среди нас, а в случае Артура Кларка – еще и опустошают мочевые пузыри рядом с нами. А раз так, возможно, не столь уж странно верить, что однажды в далеком будущем ты и сам сможешь стать писателем.
Обогащенный интересом к Честертону, Терри вернулся в библиотеку. Там он в конце концов познакомился с его защитой сказок от обвинений в том, что они не годятся для впечатлительных детей. «Сказки критикуют за то, что они говорят детям, будто драконы существуют, – писал Честертон в манере, которая с нашего конца телескопа весьма напоминает пратчеттовскую. – Но дети и сами знают, что драконы существуют. Сказки говорят о том, что драконов можно убить»[17].
И в свое время он переймет у Честертона мысль, что «повседневное и незаметное, повернутое неожиданной стороной, куда чудеснее и страннее любой выдумки»[18], которая станет одним из столпов его собственного творчества. Много лет спустя, когда Терри попросят составить список гостей для «званого ужина с писателями его мечты», он назовет Г. К. Честертона, Марка Твена и Нила Геймана, добавив, что Честертона и Твена выбрал за литературный гений и вероятное удовольствие от беседы с ними, а Геймана – потому что тот всегда знает, где поблизости найти хорошие суши. Терри и Нил посвятят свой соавторский роман «Благие знамения» Честертону – «человеку, который понимал, что происходит»[19].
17
По всей видимости, эта фраза (существующая в разных формулировках) на самом деле принадлежит не Честертону, а самому Пратчетту. Ее первоисточник – цитата из «Радостного ангела» Честертона: «Сказки не повинны в детских страхах; не они внушили ребенку мысль о зле или уродстве – эта мысль живет в нем, ибо зло и уродство есть на свете. Сказка учит ребенка лишь тому, что чудище можно победить. Дракона мы знаем с рождения. Сказка дает нам святого Георгия» (пер. Н. Трауберг).