Такие заявления наводят на мысль, будто Терри не ладил с преподавателями Уикомской технической. И в самом деле, среди них встречались любители муштры с горячим норовом, которые бросались мелом, а то и еще безрассуднее – губками для доски с деревянной колодкой. Для Терри и его одноклассников этот дисциплинарный метод стал таким привычным, что даже заслужил собственное прозвище: «неизлечимая травма мозга». Сам Терри вроде бы не подвергался яростной бомбардировке школьными принадлежностями, но присутствовал в классе, когда один из самых безжалостных учителей так колотил мальчика («приятного парнишку с улыбкой, как сирена воздушной тревоги», – писал Терри) его собственной рейсшиной, что она сломалась, – и учитель обязал незадачливого ученика неделю работать в мастерской, пока тот не выточит новую.
«Как ни странно, сомневаюсь, что кто-то обижался», – писал Терри. Но, с другой стороны, в те времена телесные наказания в разумных пределах и не считались чем-то неслыханным: если вы читали книги о Вильяме или рассказы о Билли Бантере – да хотя бы пролистывали журналы Beano и Dandy, – то свыкались с мыслью, что палка – такой же обязательный предмет школьной обстановки, как парты в классах или столы в столовой. Из-за этого Терри до конца жизни рисовал школу в мрачных красках, представляя ее «курсом выживания», который такой чуткий ребенок, как он, обречен мучительно преодолевать.
Впрочем, Терри все же признавал, что отдельные учителя явно любили свои предметы и старались скрупулезно вкладывать знания в головы, а не вбивать их деревянными колодками, и таких он, соответственно, вспоминал «с неким теплом». Среди них, писал Терри, был «учитель естествознания, который одолжил мне “Происхождение видов” Дарвина – по счастливой случайности, за день до того, как меня свалил ужасный грипп. Несмотря ни на что, я упрямо добрался до конца, потому что это звучало разумно – правда разумно». И еще он любил своего учителя истории Стэна Беттериджа – настолько, что дал его имя одному из членов Гильдии Историков Анк-Морпорка, в сказании о Плоском мире «Последний герой» (The Last Hero). Да и мистер Стиббонс, который вел уроки труда, наверное, не мечтал, что однажды, в параллельном плоском мире, возглавит кафедру нецелесообразной магии Незримого Университета, приняв обличье всеми любимого волшебника Пондера Стиббонса (в русском переводе – Думминг Тупс)14.
Однако, повторяя участь мистера Тейма из Холтспурской начальной школы, директор Уикомской технической был обречен навсегда попасть в пратчеттовский пантеон злодеев. Гарри Уорд, пришедший в школу почти одновременно с Терри, время от времени напоминал ему капитана Мейнверинга из ситкома «Папашина армия» (Dad’s Army) в исполнении Артура Лоу – другими словами, скорее комическую фигуру, нежели жестокого и взыскательного тирана. Но только до их встречи. А после нее Терри придумал для него другую роль: Гарри Уорду было суждено стать Злобным Кошмаром Гарри в «Последнем герое» – видимо, так свершилось отложенное литературное возмездие за громкую ссору из-за (и, пожалуй, этот момент не назовешь иначе как «очень пратчеттовским») Британской энциклопедии.
А именно – из-за видавшего виды 24‐томного издания Британской энциклопедии в школьной библиотеке, которое отжило свое, за долгие годы пройдя через множество не всегда чистых и не всегда жалевших переплеты ученических рук. По крайней мере, так считал мистер Уорд, однажды утром велевший отправить все 24 тома с полок прямиком в школьный мусорный контейнер.
Узнав о подобном культурном вандализме – причем на его территории, без его ведома, – помощник библиотекаря взъярился. На взгляд Терри, уничтожение любой книги было непростительным кощунством, а уж уничтожение Британской энциклопедии… да это же преступление против – буквально – всего, что мы знаем. Будучи помощником библиотекаря – и просто будучи Терри, – он не мог закрыть глаза на такое варварство.
И потому он извлек все 24 тома из мусора, вернул в библиотеку и, предположительно, в течение следующей недели посвящал все свободное время, включая перемены и перерывы на обед, приведению книг в приличное состояние. Терри искренне рассказывал мне, как гордился проделанной работой – лучшей реставрацией из всех, за какие он когда-либо принимался. Он воображал, что мистеру Уорду, когда тот оценит вложенные старания, не останется ничего, кроме как похвалить его за находчивость и мастерство, не говоря уже об опережающей свое время приверженности ресайклингу, и признать несколько скоропалительным свое решение уничтожить кладезь человеческих знаний всего лишь из-за того, что у парочки томиков слегка помялись страницы.