Выбрать главу

Еще у него довольно быстро сформировались перепонки между пальцами на ногах и руках. Но они были прозрачными и эластичными, они ему не мешали. Ногти начали удлиняться и крепнуть, он подозревал, что на их превращение в полноценные когти уйдет две-три недели. На некоторых участках кожи появилась чешуя, пока еще хаотичными островками, едва заметная. Однако и это было лишь начало… Ну и он стал сильнее. Это тоже отрицать нельзя.

Глядя на Седара, он понимал, что это не предел. Он пока застрял в переходном периоде, а потом у него будет больше чешуи, появятся небольшие гребни-плавники на лодыжках и локтях, полностью изменятся глаза – станут угольно-черными, лишенными радужки и зрачка. Возможно, это как-то отразится на его силе… Сложно сказать. Но зачем вообще говорить? Ему оставалось лишь принимать.

Сам себе он с непривычки казался уродцем. Не то чтобы это было проблемой… Просто – факт. Он бы от себя шарахнулся. А остальные – нет: когда он выходил в колонию, к нему относились точно так же, как к другим мерам, его не выделяли среди них. Но, конечно, никто и не думал воспринимать его как прежнего Оудена.

Меры оказались благожелательней, чем он предполагал. Первые дни после перевоплощения ему позволили остаться в выделенной ему комнате, привыкнуть, подготовиться… Потом его позвали на вылазку. Он сказал, что не готов, но Седар лишь усмехнулся:

– Ты никогда не будешь готов, потому что никто не был. Нам остается только брать и делать.

Умом Оуден понимал, что у него есть жабры, что он может дышать под водой – будет дышать! Но ему потребовалась вся сила воли, чтобы решиться на прыжок с борта в синюю тьму. Он не знал, что там скрывается, и был уверен, что что-то пойдет не так. Он не представлял себя мером, даже став им.

Пока его разум метался на грани паники, тело работало исправно. Жабры открылись, ему не пришлось учиться дышать, это было так же естественно, как дышать на поверхности. Может, даже естественней. Плавал он все равно неуклюже, ему остро недоставало той грации, с которой двигались другие меры. Но и здесь его никто не торопил. Остальные постоянно были рядом, охраняя его, Оудену не требовалось ни охотиться, ни собирать водоросли. Он всего лишь оглядывался по сторонам.

И тут было, на что посмотреть! Он-то привык к тому, что Левиафан – это беспросветная синь от горизонта до горизонта. Вода, сливающаяся с небом. Из разнообразия только дожди и грозы. Планета, которая утонула миллиарды лет назад, так ничего и не породив.

Но на глубине его ожидал совсем другой Левиафан. Его новым глазам хватало даже скудного света, долетавшего с поверхности, чтобы различить десятки цветов, сотни форм, блеск и движение… Он не видел дно, оно было слишком далеко. Зато он видел гигантские водоросли, тянувшиеся оттуда, переплетавшиеся, волновавшиеся вокруг него. Как лес на архивных картинках, сохранившихся в колонии! И среди этих водорослей процветала жизнь: от крошечных серебристых бликов рыбок до вялых и сонных гигантов.

Оуден был заворожен этим. Он ненадолго забыл о своих сожалениях, он вообще не думал, кто он такой. Он просто смотрел вперед, впитывая в себя новую реальность.

Это не значит, что он совсем уж потерял контакт с окружающим миром. Когда Седар подал сигнал о возвращении, Оуден безропотно подчинился. Он уже усвоил, что меры общались со своим лидером открыто, дружески, но всегда слушались его, а любой спор карался очень сурово. Только с такой дисциплиной можно было выжить в водах Левиафана.

Когда они по выдвижной лестнице поднялись на корабль, Оуден с удивлением обнаружил, что здесь ему дышать чуть тяжелее, да и двигаться – тоже. Плавать человеком и плавать мером – совсем разные ощущения. То, что он испытывал там, было похоже на полет, для него просто не было границ. А здесь он снова стал одним из многих, прикованных к ограниченному пространству кораблика.

– Ну как, понравилось? – усмехнулся Седар.

– Да.

– Наслаждайся, пока можешь! Новичков недолго балуют. Когда твое тело окончательно изменится, будешь работать наравне со всеми.

– Я знаю.

Таков был договор, и Оуден собирался неукоснительно его исполнять. Он уже убедился в том, что его племянницу спасли. Меры свою часть сделки выполнили. Да и он выполнит, куда ж он денется. Никто и никогда не превращался из мера обратно в человека.

Его жизнь на корабле тоже сделалась другой. Здесь ему больше не приходилось работать, он стал одним из избранных. Оуден мог пойти куда угодно, делать что угодно, и везде его встречали с почетом. Ощущения от этого были двойственные. С одной стороны, приятно, когда для тебя нет запретов и тебе все пытаются угодить. С другой, он видел, что на него теперь смотрят не как на человека. Тот Оуден, которым он был раньше, для них умер. Но, может, это и правильно? Все они выросли с мыслью о том, что меры – особенные. Было бы глупо относиться к ним так же, как к людям!