Выбрать главу

— Этого мало.

— Если хочешь добавить «любовь», лучше промолчи, не поверю, — ухмыльнулся Елисеев, накалывая на вилку тонко нарезанную буженину. — И хоть рядом с тобой, дорогая сеньора, трудно оставаться невозмутимым даже мне, кому ты почти что родственница, все равно эти сопли не для тебя. Уж в крайнем случае, хороший секс, но и без него с определенного возраста можно обходиться спокойно. Правда, я бы не хотел дожить до такого дня.

— А я ничего подобного говорить не собиралась. Для счастья, Митенька, нужны прежде всего мозги.

— Хорошие мозги, конечно, никому не помеха, — согласно кивнул старый друг и захрустел соленым огурчиком, — но женский ум кардинально отличается от мужского.

— Неужели? И чем же?

— Функционированием. Допустим, любой ум — это веер. Можно принять такое определение за основу?

— Вполне. — Похоже, Димка зря занялся бизнесом, с такими вывертами лучше оставаться в науке.

— Допустим также, что сложенный веер — мужской ум, а раскрытый — женский. Что тогда? — «теоретик» выразительно замолчал, наслаждаясь превосходством над дремучей «аудиторией».

— Что?

— Сложенный веер сильнее, им можно шарахнуть наотмашь, а раскрытый ни на что не годится, разве только обмахиваться в жару. Усекла разницу?

— Конечно, — невинно улыбнулась она. — Обычно бьет тот, кто слабее умом.

— Ваше высказывание, дорогая сеньора, есть величайшее заблуждение, — назидательно заметил Елисеев. — И это доказывается одной левой.

— Докажи.

— Слышала что-нибудь про Астролобова? Нет? Так вот, этот феномен в математике, которого никто не осмелился бы назвать слабоумным, был монстр, а не человек. К тому же запросто мог дать в морду, горяч был на руку, как раньше говорилось. А ты говоришь: бьет тот, кто слабее умом.

— Любой выдающийся интеллект — отклонение от нормы с максимальной приближенностью к шизофрении. Я говорю о нормальных людях, а не о тех, кто одной рукой выводит гениальные формулы, а другой — сгоряча поколачивает народ, — она вдруг припомнила Димкину тираду насчет «белых ворон», которым для полного счастья не хватает сильных эмоций. Помнится, тогда ее эта горячность еще покоробила, показалось, Елисеев завидует. — А вообще, давай лучше не будем обсуждать чужие умы, не то вместо спора еще поссоримся. Я вот о чем хотела спросить: как тебе курица?

— Нет, — опечалился друг детства, — невысокого вы мнения о мужских мыслительных аппаратах, сеньора, в частности о моем. Неужели, зная тебя сто лет…

— Не хами, Елисеев!

— Зная в буквальном смысле с пеленок, — подкорректировал Димка годы знакомства, — я поверю, что тебя интересует мое мнение о несчастной зажаренной птичке? Кстати, ты передержала бедолагу в духовке.

— Надеялась, явишься вовремя, — отрезала хозяйка.

— Все равно получилось вкусно, я сожрал почти всю. Сейчас лопну. Так что ты хотела сказать, Маня? Только честно.

— Помнишь, ты как-то говорил, что знаешь типов, готовых выложить немалую сумму, чтобы снова пережить какое-нибудь сильное чувство. Помнишь?

— Хочешь познакомиться? Легко! Только Тебе с ними будет скучно. Это в общем-то довольно примитивный народ. В эмоциональном смысле, конечно, — поправился он, — с мозгами-то у них все в порядке, любой позавидует. Просто, женщинам с такими никакого кайфа, одна головная боль. Зацепиться не за что, все осталось там, — он неопределенно махнул рукой за плечо, — позади. Когда ребятки были белыми и пушистыми, верили в добро, а от предчувствия счастья замирали, точно гончая перед выстрелом. Сейчас — это обожравшиеся матерые псы, которые урчат над куском мяса с костью и время от времени с умилением вспоминают свой щенячий восторг. Иногда они непрочь от того восторга тоже урвать кусочек, да только кишка тонка, хоть и забита разной собачьей дрянью, он внимательно посмотрел на Марию. — Хочешь такого? Пожалуйста, хоть сегодня, — потом, не отрываясь цепким, чуть захмелевшим взглядом, прикинул что-то в уме, усмехнулся, потянулся за бутылкой, плеснул в бокалы и спросил с неприятным прищуром: — Головокружение от успехов? А не боишься сломать себе шейку? Попадаются такие экземпля-я-яры… — и замолчал. Как хороший актер, мастерство которого определяет выразительность паузы.