Молодой женский голос игриво спросил, может ли человек себе что-нибудь отморозить, занимаясь любовью в зимнем лесу.
— Смотря с кем. С тобой, например, будет жарко даже на Северном полюсе.
— А представляешь нас в какой-нибудь заброшенной будке полярника? Пылают дрова в печке, за окном вьюга, а мы, обнаженные, любим друг друга на белой медвежьей шкуре.
— Почему белой?
— Терпеть не могу бурых медведей, от них воняет. Когда я была ребенком, отчим иногда водил меня в зоопарк. Прививал любовь к фауне, ха-ха-ха! Мне нравились только тигры.
— Ты сама тигра, — в трубке раздался шутливый рык. — Хищная, красивая, смелая! Кстати, не боишься, если Паштету про нас твоя подруга стукнет?
— Кто, Дашка? Не смеши, милый! Дашунька за меня глотку любому перегрызет, в том числе и моему благоверному. Так что, не трусь, Олежек, прорвемся.
— Я не за себя боюсь, глупыха, за тебя. Твой супруг только с виду тихий, а узнает — убьет.
— Страхов, между прочим, кроме того, что мне муж, тебе друг и партнер. Ты его заместитель, кажется? Соратник, так сказать, и опора. Вы ведь начинали вместе, так? И уже лет десять, по-моему, дружите.
— Думаешь, это его остановит? Наоборот! Мы шутим с огнем, тигренок. Паштет запросто способен удавить нас обоих.
— Каждого можно убить, мой милый. Было бы желание, ну и деньги, естественно.
В трубке повисло молчание. У Павла Алексеевича онемели пальцы, он почти не дышал.
— Это шутка?
— Ха-ха-ха, испугался! Решил, что я собираюсь собственного мужа прикончить? Мысль, конечно, неплохая, но не для меня, увы. Глупо резать курицу, которая несет золотые яйца, согласен?
— Ну, знаешь, с тобой не соскучишься.
— Я слишком жизнелюбка, чтобы скучать, дорогой. Пока молоды, надо все брать от жизни. Может быть, даже и чью-то жизнь, шучу.
— А мою возьмешь?
— Хоть сейчас!
— Сейчас не могу. Давай вечером, часиков в восемь.
— Договорились.
— Тогда жду, приезжай.
— Пока!
Это теперь он почти спокойно вспоминал случайно подслушанный разговор, перебирая в памяти слова, точно четки. А тогда трясло от ненависти так, что стучали зубы. В те минуты его раздирала на части не ревность — гадливость и злоба. Тошнило при мысли, что эта шлюха снова может к нему прикоснуться. Ярость же вызывал он сам — из-за собственной слепоты, неумения выбирать друзей, самонадеянной уверенности, что в подобное дерьмо ему не вляпаться никогда. Вляпался! Предала не только жена, но и друг, а это вдвойне страшнее. Что ж, в таком случае и плата за предательство должна быть двойной. Павел Алексеевич оторвался от воспоминаний, посмотрел на откровенно бесстыдную, небольшую базальтовую скульптуру, привезенную год назад из Египта. Торчащий огромный фаллос древнеегипетского божества указывал прямо на рогоносца, как будто насмехался и призывал отомстить. Попросить, что ли, у него завтра моральной поддержки? В памяти всплыл смуглый продавец жуликоватого вида, уверявший на ломаном английском, что Уро-Боро обязательно принесет удачу.
— Take, lady, here, here, — тыкал на божественный член египтянин. — It's for lucky, believe me, lady!
«Lady» заливалась смехом и охотно цеплялась за торчащий могучий орган.
— Милый, ты почему не ложишься? — без стука открылась дверь в кабинет.
— Надо кое-что продумать. Спи.
— Спокойной ночи!
«Ночь-то, может, и будет спокойной, — усмехнулся «милый», — а вот день — навряд ли».
О том, что Павел Страхов задумал, не знала ни одна живая душа, даже родная сестра. Светлана была старше брата на две минуты, но никогда не кичилась своим старшинством. Она, вообще, ничем не кичилась — умная, успешная, сильная. Единственная, кто могла отдать за него все, чем владела. Остальные предпочитали брать. Близнецы до сих пор друг без друга не мыслили полноценной жизни. Если заболевал один, начинались проблемы со здоровьем и у другого. Если брат первым влюблялся, сестра тут же заводила роман. Если с кем расставались, то оба, с максимальной разницей в пару дней. Между ними существовала почти мистическая связь. Скрывать или обманывать — бесполезно, один умел предугадывать поступки другого и, как правило, не допускал ошибок. Не ошиблась Светлана и в этот раз.