Страхов подумал, что страна и впрямь слетела с катушек: невозможно представить, чтобы раньше такой человек охранял государство. Впрочем, эти деятели любили рядиться под простачков, а привычка, как известно, вторая натура.
— Надо кое за кем последить.
— И то хорошо, а я уж, грешным делом, подумал, тебе киллер нужен. Сейчас все на заказухе помешаны, — перед школьными приятелями плюхнулись с подноса на стол кофейные чашки на блюдцах, спина удалявшейся официантки выражала презрение. — Видал? Ни улыбки тебе, ни «пожалуйста». Рвемся жопой на Запад, а мозгами остаемся в совке, — глотнул кофе, брезгливо поморщился. — Бурда! Извини, дорогой, но должен предупредить: правда, как правило, неприятна.
— Я в курсе.
— Сколько будем работать?
— Время покажет.
— Время, старик, деньги. Тебе ли это не знать? — В ответ Страхов молча улыбнулся. — Понял. Ну что ж, есть у меня такой человек. Не человек — тень. Когда приступаем?
— Вчера.
— Ладно, считай, договорились. Подгребай завтра в офис, состряпаем договорешник. А человека я к тебе сегодня пришлю, годится?
— Только пусть он предварительно позвонит на мобильник.
— Само собой. А теперь дербалызнем?
— Давай, — в тот вечер одноклассники нализались до чертиков.
…Удивительная штука — память. Даже сейчас, спустя два месяца, Павел Алексеевич мог бы до интонаций воспроизвести тот разговор, несмотря на количество выпитого алкоголя и утреннее похмелье. А Олег еще часто над другом подшучивал: Страхов отлично помнит, что будет завтра, и забывает, что случилось вчера. Олег… Умный, деловой, понимающий с полуслова, надежный. Беда партнера оказалась в одном: он попытался закусывать там, куда не приглашали, а значит, попросту крал с чужого стола. Воровать нехорошо, пусть даже объедки. К тому же давно известно: аппетит просыпается во время еды. Сначала — жена, потом — бизнес, а потом захочется положить глаз и на чужую жизнь. От таких «едоков» лучше подстраховаться: всегда выгоднее упредить, чем опоздать. Не то сложится так, что и опаздывать уже будет некому. Павел Алексеевич в последний раз взвешивал «за» и «против», убеждаясь в верности своего решения. Никогда он не дошел бы до точки, если б дело заключалось только в оскорбленном достоинстве, поруганной любви, растоптанной дружбе и прочей ерунде, способной затуманить мозги сопле, но не зрелому мужику. Конечно, предательство того, кого считал своим другом, всегда задевает, но от этого еще мир не рухнул, хотя предателей в нем не меньше, чем честных. Счет ведется во все века, начиная с Иуды. Нет, тут другое — деньги. Как говорила покойная мать, все дело в них, проклятых. Почему дети уверены, что умнее родителей? Пропускают мимо ушей советы, спорят, относятся свысока к мудрым словам, считая их стариковским бредом. И после расплачиваются за свои ошибки. Когда Страхов сдуру решил жениться вторично, он не сказал об этом даже родной сестре, хотя мать завещала детям не держать друг от друга секретов и быть родными не только по рождению, но по душе тоже. Брат же просто поставил сестру перед фактом, мол, дело мое, я уже достаточно взрослый, и подарил свою фамилию шлюхе. А через три месяца его предупредили, что у «Миллениума» могут быть неприятности: владельцем торгового дома заинтересовались налоговики. Павел Алексеевич колебался недолго, решив из двух зол выбрать меньшее. За неделю до ожидаемых визитеров стал гол как сокол, переведя почти всю недвижимость на молодую жену. Так Страхов остался обладателем одной московской прописки да жалкой двушки в Крылатском. Страхова же в одночасье получила пару квартир на Тверской и Арбате, загородный дом в Подмосковье и уютную виллу в Коста дель Соль. От первой жены бежавший муж откупился скромной трешкой в Кузьминках. Каждой, так сказать, по заслугам, правда, в обратной пропорции. Вот и выходит, что неглупый, успешный, деловой человек прокололся на ерунде — пустой, смазливой шалаве, умело крутившей задом.
Павел Алексеевич усмехнулся, допил виски, бросил взгляд на часы и вышел из кабинета, осторожно прикрыв дверь. Изучать подробно последний отчет из «Гефеста» нужды не было: адрес и время врезались в память с первого раза.
Из-за деревьев метнулась серая тень, бросилась под колеса. Взвизгнули тормоза, «девятка» пошла юзом и через несколько метров застыла посреди полосы, которую лишь в пьяном угаре можно назвать дорогой. За спасение зайца судьба оказалась неблагодарной: машина заглохла. «Ну давай, старушка, — бормотал водитель, осторожно поворачивая ключ зажигания, — нам осталось всего ничего. Давай, милая, не капризничай!» Но «старушка» упрямилась, привередничала, изображала усталость — кочевряжилась, одним словом. Не «милая» — хамка, вздумавшая в подмосковном лесу насладиться зимним пейзажем. Страхов вылез из «Жигулей», огляделся вокруг. Опушенные белым еловые ветки, нетронутый снег, воздух, на каком можно сколотить целое состояние, и тишина, от которой звенит в ушах. Неужели в этом загаженном мире еще что-то осталось? По стволу пробежала белка и замерла, таращась с любопытством на человека. Бросить бы все к чертовой матери да поселиться в такой же глуши! Наблюдать природу, читать хорошие книжки, размышлять о жизни, завести дневник, развести яблоневый или вишневый сад и забыть, как дурной сон, всю предыдущую жизнь. Не выживать — жить.