Тори замерла, уставившись на Годвина, словно он ненормальный.
— Не понимаешь, — сделал заключение Годвин. — Я хочу, чтобы Морган закончил жизнь так, как и его жертвы — хочу, чтобы он погиб!
Тори ощутила, как сердце упало в пятки, стоило ей лишь услышать словосочетание «Морган погиб». Она искренне ненавидела Ника за то, что он делал, презирала его, но и в мыслях не допускала для него смерти в качестве наказания.
— Погиб? — переспросила едва слышно Тори, приложив руку к груди, ощущая болезненное щемление при подобном предположении.
Годвин кивнул:
— Ты понимаешь, насколько лучше станет мир без такого серийного убийцы, как Морган, как Рассел?
Тори осознавала, что Годвин абсолютно прав: не будь Ника — жизни продолжали бы радоваться столько невинных людей…
— Годвин, но я не хочу смерти Ника, — едва смогла проговорить Тори.
— Я предлагаю рассказать Мануэлю о том, кто его подставил, и о том, кто на самом деле Рассел, — спешно протараторил Годвин, в страхе, что вот-вот кто-нибудь зайдёт. — Нужно просто стравить их и ждать, пока Мануэль отомстит Моргану. Если ты согласишься с моим предложением — я найду Мануэля и мы сделаем это. Не отвечай сейчас. Просто подумай. У тебя время до утра. И, пожалуйста, пусть твоим решением не руководят чувства к Моргану. Ты должна понимать, насколько это важно.
Тори затуманенным взглядом проводила Годвина, который также аккуратно вышел из комнаты, как и вошёл. Она уставилась в одну точку на двери, ощущая, как тело медленно начинает пробирать озноб.
Удар за ударом, которые ей наносили, казались больше невозможными. В этот раз её поставили перед выбором. Самым сложным выбором, который только мог быть: дать погибнуть человеку, которого предательски любишь или же наплевать на жизни множества людей, позволяя Нику продолжать убивать.
Разве она способна сделать такой выбор? Это невозможно!
Тори поднялась на ноги, измерив комнату шагом. Нервно ходя по кругу, она ухватилась за волосы, проклиная этот момент, когда обязана делать столь сложный, судьбоносный выбор. Каждой клеточкой тела она ощущала убийственную безысходность. Отчаяние от преддверия настолько сложного решения казалось больнее огненных ударов хлыста по оголённой коже.
Невозможно позволить Нику убивать дальше… Также, как невозможно дать ему погибнуть. Она прекрасно понимала, что Николас Морган, даже будучи за решёткой, найдёт любой способ продолжать то, чем занимается. Неужели, остановить его может только его кончина?
Тори прикусила и без того потрескавшиеся, раненые губы. Вся физическая боль была несравнима с её внутренними душевными терзаниями.
Она на мгновение остановилась по центру комнаты, ощущая себя в тисках собственного отчаяния. Оно проникало под кожу, пробирая до самых костей. Впивалось в безнадёжно любящее сердце смертельной хваткой и не давало сделать ещё один глоток воздуха.
Тори обессиленно рухнула на кровать, подавляя досадный крик боли в подушку. Сжимая кулаки, она била матрац, желая выпустить наружу всё, что разрывало на части душу. Слёзы, казалось, превратились в океан. Океан, в котором она тонула раз за разом.
Если бы она вошла в солёную воду своей скорби — ощутила бы, сколько царапин на теле… Если бы могла окунуть в солёный океан свою раненую душу — погибла бы от этой боли.
Не в силах больше думать о выборе, который должна сделать до утра, она молила Всевышнего — лишь бы больше ничего не чувствовать; лишь бы у неё забрали способность любить.
Каждая следующая секунда тянулась вечно. Каждый миг казался убийственным. Оставалось только терпеть. Оставалось ждать и надеяться, что пытка закончится, но возможно ли это, когда чувствуешь, что уже мертва ещё при жизни?
========== Глава 21 ==========
Дождливое утро стало отражением душевного состояния Виктории Далтон. Скрутившись в кресле, она просыпалась каждые полчаса, чувствуя себя не в безопасности. Словно вот-вот может кто-то войти и лишить её жизни за всю ту правду, что она узнала о Расселе.
Тори тяжело дышала, ощущая пробирающую до дрожи тревогу, которая то угасала, то возрастала до такой степени, что сердце буквально вырывалось из груди. Она тяжело подняла голову, чувствуя, как закрываются глаза и тело требует ещё немного сна, но мысленно Тори запрещала себе отдыхать, чтобы всегда быть начеку. Она посмотрела в сторону окна, через которое пробивался слабый тусклый свет. Тучи были настолько чёрными, что создавалось впечатление долгой ночи. Ветер свистел и разбавлял нагнетающую тишину в готическом особняке Николаса Моргана — лишь этот звук сменял бешеное биение её сердца.
Всю ночь Тори терзала себя сомнениями и пыталась понять, что будет дальше. Сейчас будущее казалось таким мрачным, почти что невозможным. Она не могла верить в счастливый исход: или Рассел запрёт её в неволе навечно, или же убьёт. Вряд ли у неё получится сбежать. Территория была сплошь окружена охраной.
Виктория всячески избегала мысли о том, что ночью предложил ей Годвин. Как бы она ни пыталась принять самое верное решение, на которое не повлияли бы иные факторы, понимала, что это невозможно. Любой выбор окажется неправильным. Сохрани она жизнь Расселу — окажется ничем не лучше, чем он сам, разрешая убивать дальше. Позволь она Мануэлю враждовать с истинным Расселом — своими же руками допустит смерть человека, которого любит… Любила.
Мысли всё равно возвращались назад. Вчерашний день оказался настоящей катастрофой. Тори никогда не знала, что человек способен испытывать такую дикую душевную боль. Казалось, что, избей её спину хлыстом — было бы всё равно не так больно. Она не задумывалась над тем, как должна поступить с Ником: отношения с ним невозможны; она могла бы принять его с должностью главы Мортала, но не могла принять факта, что он получает удовольствие от процесса убийства. Только сумасшедший может получать от этого дьявольскую усладу. Это переходит все рамки. Слишком. Действительно, слишком.
Тори ощущала, как болит всё тело от пребывания в небольшом кресле всю ночь. Её разум также не приобрёл ясность. Спокойный сон сейчас казался совсем невозможным.
Лишь под утро, когда за окном начало светать, Виктория не заметила, как, позабыв на мгновение о тревогах, прикрыла веки и забылась в сладкой дремоте. Это оказалось единственным спасением от каверзных мыслей и поглощающих страхов. Единственная помощь для раненой души.
***
Ник, держа в одной руке кружку с любимым напитком Викки, остановился за её дверью. Никогда бы не мог подумать, что будет испытывать что-то наподобие неловкости и опаски перед встречей с девушкой. Юношеская робость вернулась с какой-то непонятной силой.
Ник недовольно насупил брови, отмечая, что это вовсе не похоже на него: он слишком хладнокровен, чтобы его могла затронуть реакция девушки. Когда такое было? Даже когда он был мальчиком — не сильно-то и стеснялся в присутствии девочек. С самооценкой у него всегда всё было более, чем хорошо. Но то, что происходило сейчас, Ник не мог объяснить никак.
И почему только он продолжает стоять и не решается открыть дверь? Он войдёт и прикажет Виктории собраться! Будет сохранять строгость и надменность. Покажи он только свою слабость — всё испортит! Она будет делать всё, что он прикажет! Несомненно!
Ник решительно нажал на ручку и, широко распахнув дверь, вошёл в комнату. Он остановился, словно разучился ходить, посмотрев на очаровательную юную принцессу, скрутившуюся в комочек на мягком кресле. Николас стал делать медленные шаги к ней, стараясь ступать как можно тише. Так он подкрадывался последний раз к маме… лет так в десять.
Осторожно поставив кружку с кофе на стеклянный столик около кресла, Ник присел на корточки, засмотревшись на мирно спящую Викки. Её лицо всё ещё оставалось бледным, но смогло приобрести едва заметный румянец, в отличие от вчерашнего вечера. Он смотрел на её пересохшие губы; на её ресницы, лежащие на щеках чёрным веером. Больше видеть слёзы на этом красивом лице он не желал. Больше не позволит. Чего бы это ни стоило — нельзя допустить, чтобы эта девушка плакала, тем более из-за него.