Как только дверь за их мучителями закрылась, Тори вцепилась пальцами в решётку и перевела на замученную сестру мокрые от слёз глаза. Они смотрели друг на друга, едва сдерживая эмоции. Виктория боялась произнести и слово, чувствуя колоссальную вину за то, что сейчас переживает Гвинет. Сестра предупреждала её не вмешиваться в дела Моргана. Она говорила, что криминал — это не шутки, но Виктория упёрто стояла на своём и по глупости попалась, не сумев помочь ни девушкам в подвале, ни себе.
— Как ты? — первой произнесла Гвинет. На её лице была четко выражена грусть, но вместе с этим она была очень зла.
Тори опустила взгляд, разрешая слезам стекать по щекам. Она отметила, что Гвинет выглядела хорошо, насколько это было возможно. Ей дали переодеться после её печальной участи в лесу, где она была едва ли не похоронена заживо.
— Я нормально, — произнесла Виктория голосом человека, который сейчас издаст последний вздох. Неловко поднимая веки, она тихо поинтересовалась: — А ты?
— Тоже, — робко ответила Гвинет.
Застыло напряженное молчание. Девушки периодически оглядывали друг друга и молчали, пока Виктория не прервала эту убийственную тишину.
— Гвинет, мне жаль, — произнесла Тори, искренне презирая себя, за то, что в этой истории пострадала сестра. — Я поступила очень глупо. Из-за меня не должна была страдать ты. Прости меня.
Тори не удивилась, когда Гвинет ничего не ответила. Она больше не проронила ни слова и на следующие сутки. Девушки будто чужие сидели каждая в своём заточении, и каждая пыталась не сойти с ума по своему. Гвинет ходила из одного угла в другой, периодически отдыхая на кровати. Тори пела любимую колыбельную мамы, которая всегда могла её успокоить в сложный момент. Но не в этой ситуации.
На четырнадцатое утро Тори не смогла открыть невероятно тяжёлые веки, ощущая озноб по всему телу. Она укуталась в свою кофту и отрицала ту мысль, что в столь неподходящих условиях подхватила простуду. Никто не пощадит её из-за банального кашля, и ей придётся пребывать в столь не комфортных для плохого состояния условиях.
К завтраку Тори не прикоснулась. Весь день она даже не вставала, ощущая дикое желание пить и согреться. Силы покинули её, и встать хотя бы за чаем она не смогла.
— Тори, — услышала она голос Гвинет. — Ты чего не ешь? Ты дрожишь! Тори!
Виктория едва смогла открыть глаза и посмотреть на сестру. Она чувствовала, как горят щёки и вместе с тем холодеют пальцы. Ей казалось, что находится она то ли в холодильнике, то ли в Антарктиде.
— Всё нормально, — произнесла Тори и вновь закрыла глаза.
— Тебе нехорошо! Нужно позвать на помощь! Я не хочу, чтобы ты тут умерла от болезни! — запротестовала Гвинет.
Тори молчала, сжавшись в клубок на железной кровати, накрывшись с головой шерстяной кофтой.
Гвинет периодически что-то спрашивала, но ответ не получала: Тори просто не имела сил для этого.
Наступило время ужина, и Гвинет уже измеряла шагами свою камеру в ожидании Джима. Сегодня он, как некстати, опаздывал. Она искренне надеялась, что он не забыл и всё-таки удостоит их своим визитом. Ей нужно с ним поговорить. Очень нужно!
Уже совсем отчаявшись, Гвинет вовсе не ожидала, что ближе к ночи Джим соизволит всё-таки принести пленницам ужин.
— Эй! — не называя мужчину по имени, Гвинет высунула руку через решётку и помахала, чтобы привлечь внимание преступника.
Джим остановился и молча посмотрел на девушку. От его взгляда Гвинет мгновенно поникла и забыла, зачем вообще хотела удостоиться его внимания.
— Чего тебе? — рявкнул он.
Она поёжилась и указала на Викторию, лежавшую в одной позе уже несколько часов.
— Моей сестре плохо. Вы можете помочь таблетками? — её голос звучал тревожно и весьма добродушно.
— А ещё что сделать?
— Ещё? Можно плед и горячий чай, — проговорила Гвинет, поражаясь его великодушию, но она явно не поняла, что Джим говорил с сарказмом.
— Угомонись. Ничего вам не видать. Скажите спасибо, что кормим.
Гвинет вцепилась в решётки, выпучив испуганные глаза:
— Но её состояние очень плохое! Она может умереть. Разве вы не понимаете, сэр?
— Я буду только рад, если станет на одну из вас меньше, — произнёс он, улыбнувшись.
Джим направился к двери.
— Подождите! Вы можете позвать того, кто главный? Николас Морган. Да. Позовите его, пожалуйста!
— У него есть дела поважнее, чем две богатые шлюхи, — едва ли не плюнув ей в лицо, грубо бросил Джим и, насупившись, покинул их проклятое заточение.
Гвинет была до глубины души ранена подобным выражением незнакомца, который видел её только в момент закапывания в лесу. Он ничего не знает ни про неё, ни про сестру, и не смеет так невоспитанно выражаться.
Девушка присела на край своей кровати, если её можно было так назвать, и уставилась на Викторию, которая не проронила ни слова. Она долго смотрела на неё, затем начала что-то рассказывать, чтобы сестра имела возможность хоть немного отвлечься от того ада в котором находится, и того ужасного состояния, которое сейчас ею преобладало.
Если Гвинет правильно просчитала, то уже давно наступила ночь, а её сестра так и не меняла позу. Единственное, чем она подавала признаки жизни — это дрожь по всему телу.
— Тори, как мне жаль, что нам приходится это переживать, — проронила Гвинет, охватывая колени руками. — Я бы хотела сейчас быть рядом с тобой. Прости, что когда пришла, игнорировала тебя. Ты хотела отдать жизнь за меня. Там в лесу. Помнишь? Твоя ошибка подставила нас обеих, но ты моя сестра. Хоть и не родная, но я люблю тебя.
Гвинет продолжала тараторить себе под нос, надеясь, что Виктория слышит. Это единственное, чем сейчас она могла помочь сестре: хотя бы дать возможность чувствовать, что она не одна…
Гвинет затаила дыхание, услышав скрип двери. Она поднялась и медленно подошла к решётке. Окаменев будто статуя, девушка уставилась на нежданного гостя. Вот Николаса Моргана она точно здесь не ожидала увидеть. Джим ведь говорил, что мистер Морган — слишком занятая персона для таких, как они с сестрой.
— Мистер Морган, — со страхом проговорила Гвинет. Если бы не состояние Тори, она бы никогда в жизни не заговорила с этим дьяволом. — Моей сестре плохо. Не могли бы вы принести ей таблетки?
Ник будто бы не слышал слов старшей Далтон. Он быстрым движением открыл камеру, в которой находилась Виктория, и ужаснулся тому, что увидел. Беззащитная Викки, будто маленький котёнок, скрутилась и пыталась согреться. Дрожала, словно осенний лист на ветру. Молчала, будто бы это не Виктория Далтон. Её молчание — признак для беспокойства. Эта девушка никогда не закрывает рот.
Он присел на корточки рядом с кроватью и слегка опустил кофту, чтобы разглядеть её лицо. Щёки Викки покраснели, она часто заморгала от резкого света. Адаптировавшись, её взгляд стал враждебным, даже в таком состоянии это стало отчётливо видно.
Ник ощутил себя самым последним подонком, который довёл бедняжку до этого. Даже если она заслужила его наказания, он умудрился корить только себя. Неосознанно. При этом всём Гвинет Далтон ему не было жаль совершенно. Как бы плохо та себя не чувствовала. Странное чувство жалости к кому-то. Ник не помнил, когда в последний раз испытывал его.
— Поднимайся, принцесса, — прошептал он, заправив тёмный локон девушки ей за ухо.
Она тихо простонала. Без слов Ник отчётливо услышал протест.
— Давай не будем сейчас ругаться. У тебя нет на это сил, — спокойно и даже необычайно заботливо проговорил он, склонив голову на бок. — Тебе сейчас лучше не находиться здесь.
Тори приподнялась на локтях, собрав все свои силы.
— Я не оставлю Гвинет, — ответила она, уставившись на Ника, будто бы он пришёл не помочь, а казнить.
— Оставишь! — его голос стал грубее.
Понимая, что Тори упорно будет стоять на своем, Ник долго не церемонился. Он весьма резко поднялся и подхватил девушку на руки.
Тори широко открыла глаза. Протестовать сейчас просто не было сил. Она проводила взглядом Гвинет, заметив её тревожную улыбку. Сестра остаётся здесь, а Викторию отведут совершенно непонятно куда. Снова заточение, вот только без сестры. Ник умеет делать ещё хуже.