Выбрать главу

Сейчас, в минуту редкого затишья, когда странное безмолвие ледяной пустыни нарушает лишь его тяжелое дыхание, Крозье вдруг вспоминает похожий момент в далеком прошлом, когда он еще мальчишкой однажды зимой возвращался вечером домой после прогулки среди оснеженных холмов с друзьями – сначала бежал опрометью через покрытую инеем вересковую пустошь, чтобы добраться до дома засветло, но потом, примерно в полумиле от дома, остановился. Он помнит, как стоял там, глядя на огни деревни, в то время как последний скудный свет зимних сумерек погас в небе и окрестные холмы обратились расплывчатыми, черными, безликими громадами, незнакомыми маленькому мальчику, и наконец даже родной дом, видневшийся на окраине селения, утратил четкость очертаний в сгущающемся мраке. Крозье помнит, как пошел снег, а он все стоял там один в темноте за каменными овечьими загонами, зная, что получит взбучку за опоздание, зная, что чем позже он вернется, тем сильнее будет взбучка, но все еще не находя в себе сил двинуться на свет окон, наслаждаясь тихим шумом ночного ветра и мыслью, что он единственный мальчик – возможно даже, единственный человек, – который сегодня ночью здесь, среди открытых ветрам, посеребренных инеем лугов, вдыхает свежий запах падающего снега, отчужденный от горящих окон и жарких очагов, ясно сознающий себя жителем деревни, но не частью оной в данный момент. Это было глубоко волнующее, почти эротическое чувство – тайное осознание отъединенности своего «я» от всех и вся в холоде и темноте, – и он испытывает его сейчас, как не раз испытывал за годы службы на разных полюсах Земли.

Кто-то спускается с высокой торосной гряды позади него.

Крозье выкручивает фитиль до упора и ставит масляный фонарь на лед. Круг золотистого света имеет не более пятнадцати футов в диаметре, и по контрасту с ним темнота за его пределами кажется еще непрогляднее. Стянув зубами и бросив под ноги толстую рукавицу с правой руки, теперь оставшейся лишь в тонкой перчатке, Крозье перекладывает багор в левую руку и вынимает из кармана шинели пистолет. Он взводит курок, когда хруст льда и скрип снега на склоне торосной гряды становятся громче. Он стоит в густой тени айсберга, загораживающего лунный свет, и может различить лишь смутные очертания громадных ледяных глыб, которые словно шевелятся и подрагивают при мерцающем свете фонаря.

Потом какая-то мохнатая расплывчатая фигура движется вдоль ледяного выступа, с которого он только что спустился, всего в десяти футах над ним и менее пятнадцати футов к западу от него – на расстоянии прыжка.

– Стой! – говорит Крозье, выставляя вперед тяжелый пистолет. – Кто идет?

Фигура не издает ни звука. Она снова трогается с места.

Крозье не стреляет. Бросив длинный багор на лед, он хватает фонарь и резко поднимает перед собой.

Он видит пятнистый мех и чуть не спускает курок, но в последний момент сдерживается. Фигура спускается ниже, двигаясь по льду быстро и уверенно. Крозье возвращает ударник затвора в прежнее положение, кладет пистолет обратно в карман и, все еще продолжая держать фонарь в вытянутой вперед руке, приседает на корточки, чтобы поднять рукавицу.

В круг света входит леди Безмолвная, похожая на округлых очертаний медведя в своей меховой парке и штанах из тюленьей шкуры. Капюшон у нее надвинут низко на лоб для защиты от ветра, и черты затененного лица неразличимы.

– Черт побери, женщина, – тихо говорит он. – Еще секунда – и я пустил бы в тебя пулю. Где ты, собственно говоря, пропадала?

Она подступает ближе – почти на расстояние вытянутой руки, – но ее лицо по-прежнему скрыто в густой тени капюшона.

Внезапно по спине Крозье пробегают ледяные мурашки – ему вспоминается бабушкино описание прозрачного черепообразного лица привидения-плакальщицы под складками черного капюшона, – и он резко поднимает фонарь.

Лицо молодой женщины вполне телесно, в широко раскрытых темных глазах отражается свет фонаря. Вид у нее бесстрастный. Крозье сознает, что ни разу не видел на лице эскимоски никакого выражения – разве только слегка вопросительное. Даже в тот день, когда они смертельно ранили ее мужа, или брата, или отца и она смотрела, как мужчина умирает, захлебываясь собственной кровью.

– Неудивительно, что люди считают тебя ведьмой и библейским Ионой в женском обличье, – говорит Крозье.

На корабле он всегда держится с эскимосской девкой подчеркнуто вежливо и церемонно, но сейчас он не на корабле и не в присутствии своих подчиненных. Капитан впервые оказался один на один с чертовой бабой за пределами корабля. И он страшно замерз и очень устал.