– Есть, сэр.
– Рядовой Пилкингтон, вы очень устали?
– Да, сэр, – ответил тридцатилетний морской пехотинец. – То есть нет, сэр. Я готов выполнить любой ваш приказ, лейтенант.
Гор улыбнулся:
– Хорошо. Вы заступаете на дежурство на следующие три часа. Единственное, что я могу вам обещать, так это то, что вам первому позволят лечь спать, когда ваш отряд достигнет сегодня места стоянки у склада. Возьмите мушкет, не задействованный в качестве палаточного опорного шеста, но оставайтесь в палатке – просто выглядывайте наружу время от времени.
– Слушаюсь, сэр.
– Доктор Гудсир?
Врач вскинул голову.
– Будьте добры, перенесите мистера Хартнелла в палатку с помощью мистера Морфина и устройте там поудобнее. Мы положим Томми в середину нашей кучи-малы, чтобы согревать своими телами.
Гудсир кивнул и двинулся с места, чтобы поднять своего пациента за плечи вместе со спальным мешком. Шишка на голове Хартнелла теперь выросла до размеров маленького бледного кулака.
– Хорошо, – стуча зубами, проговорил Гор, когда потрепанную палатку установили. – Теперь давайте расстелим одеяла, ляжем, прижмемся покрепче друг к другу, точно бедные сироты, каковыми, собственно, мы и являемся, и попытаемся поспать час-другой.
13
Франклин
70°05′ северной широты, 98°23′ западной долготы
3 июня 1847 г.
Сэр Джон не верил своим глазам. Он видел восемь фигур, все верно, но наблюдал при этом некий… непорядок.
Четверо из пятерых тянувших сани изможденных, бородатых мужчин в очках не вызывали недоумения – матросы Морфин, Терьер и Бест, с рослым рядовым Пилкингтоном впереди, – но пятым в упряжи шел второй помощник Дево, чье выражение лица наводило на мысль, что он побывал в аду. Матрос Хартнелл шел рядом с санями. Голова исхудалого матроса была перевязана, и он еле волочил ноги, словно французский солдат во время отступления Наполеона от Москвы. Врач Гудсир тоже шел рядом с санями, на ходу наклоняясь к кому-то – или чему-то, – лежащему в санях. Франклин высматривал красный шерстяной шарф лейтенанта Гора – длиной почти шесть футов, такой невозможно не заметить, – но странное дело: казалось, почти все темные, с трудом плетущиеся фигуры были в красных шарфах, только покороче.
И наконец, за санями шагала низенькая, закутанная в парку фигура, лицо которой скрывалось под капюшоном, но которая могла быть только эскимосом.
Но именно при виде самих саней капитан сэр Джон Франклин невольно воскликнул: «О господи!»
Сани были слишком узкие, чтобы на них поместились два человека, лежащие бок о бок, и подзорная труба не обманула сэра Джона: одно тело покоилось на другом. Наверху находился еще один эскимос – спящий или погруженный в беспамятство старик с коричневым морщинистым лицом и белыми волосами, разметавшимися по меховому капюшону, стянутому назад и подоткнутому под голову подобием подушки. Именно над ним склонялся Гудсир, пока сани приближались к «Эребусу». Под лежащим навзничь эскимосом виднелись тело и почерневшее, искаженное и явно мертвое лицо лейтенанта Грэма Гора.
Франклин, командор Фицджеймс, лейтенант Левеконт, первый помощник Роберт Серджент, ледовый лоцман Рейд, старший судовой врач Стенли, несколько младших офицеров, боцманмат Браун, грот-марсовый старшина Джон Салливан и вестовой сэра Джона мистер Хор – все разом бросились навстречу саням, как и сорок с лишним матросов, которые поднялись на палубу, услышав крик дозорного.
В дюжине шагов от санного отряда Франклин и все остальные стали как вкопанные. То, что через подзорную трубу показалось Франклину серовато-красными шерстяными шарфами, на деле оказалось огромными красными пятнами на темных шинелях. Мужчины были измазаны кровью.
Потом раздался взрыв голосов. Матросы в упряжи обнимались с товарищами, подбежавшими к ним. Томас Хартнелл рухнул на лед, и вокруг него столпились мужчины, пытавшиеся поднять его на ноги. Все говорили и кричали одновременно.
Сэр Джон видел только труп лейтенанта Грэма Гора. Тело было накрыто спальным мешком, но он немного сполз вниз, являя взору сэра Джона красивое лицо, местами абсолютно белое, обескровленное, а местами – нос, щеки, виски, подбородок – дочерна обожженное арктическим солнцем, с искаженными чертами, с блестящими от инея белками закатившихся глаз под приоткрытыми веками, с отвисшей челюстью и вывалившимся изо рта языком, с губами, растянутыми точно в злобном оскале или в гримасе совершенного ужаса.