С этих пор он начал специально заниматься взрывчатыми веществами, покупая материалы для этого на деньги, получаемые им от Распутина, и вскоре изготовил два пробных снаряда; один из них представлял собою коробку из-под зубного порошка, наполненную смесью бертолетовой соли, сахара и желтой соли. Внутри этой коробки была вставлена стеклянная трубочка с серной кислотой, а перпендикулярно к ней - железный стержень, один конец которого упирался в трубочку, а другой выходил наружу и оканчивался припаянной к нему студенческой пуговицей; кроме того, в коробку был налит свинец с таким расчетом, чтобы она падала всегда на пуговицу. Устройство второго снаряда было такое же, с тою лишь разницей, что смесь бертолетовой соли, сахара и желтой соли заменена была пироксилином. Оба эти снаряда были брошены обвиняемым верстах в двух за Смоленским вокзалом, в присутствии Распутина и Таисии Акимовой, и оба взорвались, но взрывы эти оказались меньшей силы, чем предполагал Бахарев. Прийдя в виду этого к заключению, что вышеозначенных взрывчатых веществ ему хорошо не приготовить, он перешел к гремучей ртути и пикриновой кислоте. Последнюю, однако, он не надеялся приобрести сам, так как думал, что к нему, как к студенту, отнесутся в магазинах с подозрением, а потому, с просьбою купить ему таковой, обратился к Зинаиде Федоровой Гернгрос, которая, зная, что он интересуется химией вообще, а взрывчатыми веществами в особенности, и согласилась помочь ему. С Гернгрос они вместе отправились в аптекарские магазины, куда, однако же, Бахарев, по той же вышеперечисленной причине, не заходил, и, наконец, в москательной лавке, в Торговых рядах, приобрели необходимое ему вещество. Вскоре после этого он, обвиняемый, отправился вместе с Распутиным за Нижегородский вокзал, где и взорвал часть купленной им пикриновой кислоты в пробирке, запалив ее смесью бертолетовой соли с сахаром и желтой солью. На следующий затем день обвиняемый, заготовив две пробирки - одну с обыкновенной пикриновой кислотой, а другую с той же кислотой, но в сплавленном виде, пошел вновь с Распутиным производить опыт. На этот раз они направились к Ваганьковскому кладбищу, перелезли через кладбищенскую ограду и, перейдя через полотно Смоленской дороги, спустились в одну из ям, расположенных на Ходынском поле. Здесь ими взорвана была пробирка с пикриновой кислотой в кристаллах, опыта же со сплавленной кислотой произвести не удалось, так как пробирка с означенным веществом была им, Бахаревым, где-то утеряна.
По предъявлении обвиняемому Бахареву пробирки, найденной при осмотре 26 апреля 1895 года означенной выше ямы, обвиняемый удостоверил, что пробирка эта и есть именно утерянная им пробирка со сплавленной пикриновой кислотой.
Гремучая ртуть, по объяснениям Бахарева, приготовлялась им сперва у себя дома, но, так как при таком приготовлении выделяются в большом количестве газы, которые беспокоили не только его, но хозяйку квартиры, где он проживал, он передал о таком неудобстве Распутину, который вслед затем сообщил ему, что Михаил Иванов Егоров предоставляет ему для работы свою квартиру, где хорошая тяга. Вскоре после этого был назначен день, когда Бахарев должен был прийти к Егорову, а накануне этого дня Егоров заехал вечером к нему, обвиняемому, и взял от него стакан, который должен был служить для приготовления гремучей ртути. Работы эти он в квартире Егорова производил раза два в присутствии, как Распутина, так и самого Егорова. При этом по вопросу о том, знал ли Егоров о цели приготовления ртути, Бахарев сперва заявил, что по этому поводу ему, обвиняемому, ничего не известно, впоследствии же таковое заявление изменил, объяснив, что Егоров знал о назначении выделывавшейся у него гремучей ртути, добавив к этому, что дал первоначально неверное объяснение потому, что не знал, известен ли Егоров как участник задуманного Распутиным деяния.
Кроме своей квартиры и квартиры Егорова, он приготовлял однажды гремучую ртуть в Сокольниках, где был 2 мая вместе с Распутиным и Таисией Акимовой. В тот же раз он брал с собою пять револьверных гильз, наполненных смесью ртути и пороха с тем, чтобы произвести с ними опыт чисто теоретического характера, но Распутин отговорил его от этого.
Что касается далее до предположений о том, каким именно образом и откуда должно было быть приведено в исполнение покушение, а также сбора денег по чековым книжкам, обвиняемый Бахарев подтвердил вполне данные по сему предмету Таисией Акимовой и Распутиным объяснения, добавив лишь, что о помянутом выше сборе денег он впервые услышал у Егорова, а по поводу задуманной Распутиным террористической организации объяснил, что однажды в квартире Распутина, в доме Якуб, присутствовал при начатом Распутиным разговоре о составлении такой организации по способу пятерок; при этом разговоре находились Егоров и Иван Иванов Скворцов; он, Бахарев, стал возражать Распутину, который в свою очередь опровергал доводы его, Бахарева, а Егоров поддерживал Распутина; Скворцов слушал молча.
Спрошенные по этому поводу Таисия Акимова и Распутин объяснили: первая, - что, насколько она помнит, Николай Иванов Скворцов, кажется, однажды присутствовал при разговоре о террористических организациях вообще и отзывался о них неодобрительно, брат же его Иван ни разу при таких разговорах не был и вообще, так же как и Николай Скворцов, террору не сочувствовал и о планах их ничего не знал; Распутин же, - что такого разговора припомнить не может, но что если таковой был, то при нем присутствовал скорее Николай, а не Иван Скворцов.
В виду этого Бахареву предъявлена была фотографическая карточка Ивана Иванова Скворцова, причем он заявил, что личность, изображенная на означенной карточке, ему знакома, но что имени этого лица не знает и точно припомнить не может, присутствовал ли Скворцов при описанном выше разговоре.
Допрошенный в качестве свидетеля Николай Иванов Скворцов показал, что он познакомился с Распутиным осенью 1894 года чрез брата своего Ивана, с которым он, свидетель, живет на одной квартире. Первое время Распутин был у них довольно часто, а затем, когда переехал на общую с кем то квартиру, стал заходить реже. Он, свидетель, был у Распутина на этой общей квартире два раза и встречал там лиц, которых, однако, ни по имени, ни по фамилии не знает. Никем из всех этих лиц при нем революционных взглядов не высказывалось, а равно и не говорилось о каких-либо организациях.
Относительно вещественных доказательств обвиняемый Бахарев объяснил, что часть отобранных у него химических приборов и веществ относится специально к взрывчатым веществам, остальные же к гальванопластике и простым опытам; учебники по химии принадлежат ему, за исключением лекции Меншуткина, полученных им от студента Ивана Васильева Войнарского, и французского руководства Бертело, взятого из университетской библиотеки по его просьбе, тем же Войнарским. Записная книжка, в коей, между прочим, имеется список различных аппаратов и веществ с обозначением их стоимости, никакого отношения к настоящему делу не имеет, так как сделанные в ней записи представляют нормальные цены указанных в них предметов; из числа же тринадцати листков, описанных в протоколе осмотра, семь написаны им, Бахаревым, а остальные - Зинаидой Федоровой Гернгрос. Это последнее обстоятельство Бахарев объяснил следующим образом: получив во второй половине апреля от Войнарского Бертело, он, не зная сам французского языка, отправился с этой книгой к Гернгрос, с просьбою перевести ему некоторые места; сначала Гернгрос читала ему целые главы, а затем он указал ей те места, выписки коих ему надо было бы иметь, попросив при этом формулы выписывать буквально, а также сделать краткие характеристики каждого вещества. Исполняя приведенную просьбу Бахарева, Гернгрос едва ли знала о настоящей цели, для которой ему, Бахареву, нужны были означенные выписки, так как он ей об этом не говорил.