Вследствие изложенных объяснений Бахарева помянутые выше выписки из руководства Бертело предъявлены были привлеченной к дознанию в качестве обвиняемой Зинаиде Федоровой Гернгрос, которая, признав, что выписки эти действительно сделаны ею, дала по этому поводу тождественные с Бахаревым объяснения, указав при этом, что она была у Бахарева раза три, видела разные химические приспособления и знала, что он особенно интересуется взрывчатыми веществами: причина, однако, возбуждавшая особый его интерес именно к этому отделу химии, ей неизвестна.
В конце апреля Бахарев обратился к ней с просьбой купить ему пикриновой кислоты, говоря, что ему, пожалуй, таковую не выдадут, ей же, как барышне, могут продать без затруднения, предположив, что она нужна ей для окраски искусственных цветов. Она, обвиняемая, согласилась исполнить эту просьбу и для этого отправилась в различные аптекарские магазины вместе с Бахаревым, которые однако, всюду оставался ждать ее на улице, за исключением москательной лавки в Торговых рядах; здесь они купили пикриновой кислоты на 35 копеек, но качество этой кислоты показалось Бахареву сомнительным, и поэтому она после того зашла в магазин Келлера, где купила еще на 20 копеек. С Бахаревым познакомилась у сестер Таисии и Александры Акимовых, с которыми сначала виделась на курсах, а затем стала бывать у них на квартире в Тишинском переулке, в доме Якуб; здесь она встретилась с Распутиным, Кролевцем, Егоровым, Таробанько и братьями Николаем и Иваном Скворцовыми; все эти лица собирались у Акимовых раза два, причем в разговорах затрагивались самые разнообразные темы, но никто крайних взглядов не высказывал.
[. . .]
При допросе Александры Акимовой в качестве обвиняемой она объяснила, что в Москву приехала в августе 1894 года и вскоре поселилась в доме Гофман, по Арбату, в одной квартире с Няшиным, Чистяковой, сестрой своей Таисией, Оссопинской и Лукьяновой. Проживая еще в этой квартире, она слышала, что в Москве существует "кружок радикалов", к которому принадлежит и Иван Спиридонов Распутин. Познакомившись затем с Распутиным и переехав в дом Якуб, где кроме нее, обвиняемой, Таисии Акимовой и Распутина, жили также Лукьянова и Павелко-Поволоцкий, ей и самой пришлось слышать от Распутина высказываемые им "радикальные взгляды". В чем таковые выражались, она с точностью сказать не может, помнит только, что он критиковал существующий порядок вещей и сочувственно относился к деятельности участников дела 1 марта. Все это было для нее, обвиняемой, новинкой и, конечно, не могло не подействовать, так что в скором времени и она начала разделять означенные взгляды. Соглашались также с Распутиным и сестра ее Таисия, и Лукьянова, и Павелко. В конце января, однако, она начала убеждаться в своей непричастности к какому-либо серьезному делу и вследствие этого, не говоря сестре о настоящей причине, переселилась в Большой Козихинский переулок, сперва в дом Орлова, а затем в д. Артынова. В то же время и сестра ее оставила квартиру в доме Якуб и переехала вместе с Распутиным в Мичинер, на Старую Площадь. С этих пор отношения ее сестрой начали охлаждаться, а недели через две после помянутого переезда она получила от Распутина письмо, в котором тот просил ее прекратить на некоторое время ее к ним посещения; письмо это она объяснила себе тем, что Распутин заметил ее "непригодность к делу", и после этого была у них за все время всего раза два - три; сестра же ее заходила к ней всего два раза. Последний раз она была у нее в конце апреля и принесла чековую книжку, по которой просила обвиняемую собирать деньги в пользу политических ссыльных; из этой книжки она, обвиняемая, успела продать лишь три билета.
Когда она жила еще в доме Якуб, то в квартире этой у них по субботам собирались знакомые, из коих она припоминает Бахарева, Пухтинского, Таробанько, братьев Скворцовых, Егорова и Зинаиду Гернгрос. На этих собраниях происходили иногда чтения, разговор же противоправительственного характера она не помнит.
Кроме того на той же квартире бывала у них Надежда Ильинишна Аракчеева, которой Распутин высказывал свои революционные воззрения; Аракчеева, однако, с таковыми взглядами никогда не соглашалась и однажды, как ей, обвиняемой, передавали (кто - не помнит), порицала участников дела 1-го марта. После этого Распутин переменил об Аракчеевой мнение в худшую сторону, и она почти совсем перестала бывать у них.
[. . .]
Степан Демидов Кролевец, при допросе его в качестве обвиняемого, объяснил, что с Иваном Спиридоновым Распутиным он знаком и до декабря 1894 года бывал у него на квартире. Вслед за сим он, Кролевец, уехал из Москвы и, по возвращении своем, в феврале у Распутина уже не бывал и почти совсем с ним не встречался. Алексея Осипова Павелко-Поволоцкого он также знает и раза два в квартире его матери присутствовал при чтении рефератов "об образовании мужском и женском"; какие разговоры происходили там по прочтении этих рефератов - не помнит. Бахарева видел только мельком, когда проходил мимо его комнаты к земляку своему студенту Московского Университета Николаю Николаеву Корнейчику-Севастьянову, жившему в лдной квартире с Бахаревым, но слышал о последнем как о человеке, весьма усердно занимавшемся химией. Учителя Михаила Иванова Егорова хотя и знает, но на квартире у него никогда не бывал.
Из разговоров, происходивших у него с Распутиным осенью 1894 года, он помнит разговор, в котором Распутин, говоря об экономическом и политическом положении России, находил это положение неудовлетворительным, разбирая же способы "уничтожения зла", как он выражался, критиковал теории культурничества и социал-демокра-тическую, признавая лишь теорию террора. Разговор этот, имея характер принципиального рассуждения, практической деятельности не касался, и только в феврале обвиняемый услышал от Распутина, что "недурно было бы составить партию из пятерок", и что люди, согласные с ним, есть. Все эти разговоры с Распутиным происходили у него с глаза на глаз. Он, обвиняемый, относился к высказываемым Распутиным взглядам отрицательно, так как, хотя и признает экономическое положение России плохим, но, будучи сторонником теории мирного прогресса, не может сочувствовать каким бы то ни было насильственным мерам. Поэтому он от всякой активной помощи отказался, и, если дал положительный ответ на просьбу Распутина достать для него, при возможности, денег, то потому, что знал о том. что прежде Распутин собирал деньги в пользу нуждающихся курсисток. Денег, однако, для Распутина собирать и не думал, чековых книжек от него не получал и имелись ли таковые у Павелко-Поволоцкого, не знает.