Во многих городах отдельные воинские части откликнулись на призыв. Но эти беспорядочные бунты, не связанные между собою одним организационным планом, были всюду быстро подавлены. Самой крупной из этих попыток следует считать кронштадтское восстание, вспыхнувшее вслед за выступлением свеаборгского гарнизона. К восставшим примкнули пехота, часть кавалерии и матросы. На стороне революционеров оказались значительные силы, и в их руки попала большая часть фортов.
Во главе восстания находился исполнительный комитет, состоявший из пяти представителей социал-демократической партии и партии социалистов-революционеров. Кроме того, в работах комитета участвовали два делегата от центральных учреждений обеих партий. Если верить Бурцеву, Азеф был одним из этих делегатов и его роль и влияние было самым пагубным. Экипажи многих военных судов должны были перейти на сторону восстания, но когда к ним являлись с вестью, что все готово, то оказывалось, что они даже не были предупреждены. Часть из них выступала, но остальные войска" участие которых обеспечило бы победу, отказывались.
Кроме того, значительный отряд "бунтовщиков" был введен в заблуждение своим начальником, который,- может быть, по приказу Азефа,- вместо того чтоб овладеть некоторыми фортами, как это было заранее условлено, направил своих людей в противоположную сторону, где они столкнулись с "верными" правительственными войсками.
Восстание было жестоко подавлено. В продолжение многих недель военно-полевой суд выносил беспрерывно смертные приговоры или же осуждения на бессрочную каторгу. Террористы решили взорвать это кровавое судилище. Выбор Азефа пал на двух молодых женщин Мамаеву и Бенедиктову, которые без колебания и с героическим самопожертвованием согласились выполнить революционный приговор. Но в планы Азефа не входило успешное доведение до конца этого дела. Он обо всем предупредил полицию. Обе террористки были арестованы на одной из улиц Кронштадта в день покушения. На них были найдены две бомбы и они были приговорены к смертной казни. Бенедиктова, несмотря на свою беременность,царские судьи не считались с подобными сентиментальностями - была расстреляна вместе со своей подругой.
5.СОПЕРНИКИ
Положение Азефа в полицейском мире было исключительным. Правительство высоко ценило своего тайного сотрудника за неисчислимые услуги, оказываемые им в течение его многолетней службы. Если оно и знало о кое-каких его революционных "грехах", то охотно закрывало глаза на неизбежное зло. Чем выше поднимался Азеф, благодаря своей террористической деятельности, по революционной лестнице, тем больше дорожили им служители и охранители трона. Но как ни велика была, в их мнении, осведомленность провокатора, охранники пытались ввести в центр и других сотрудников. Два раза Азеф наталкивался на двух значительных соперников, которые, как и он, старались создать себе выгодное и крупное положение в партии и в полиции. И оба раза Азеф сумел удачно воспользоваться случайными обстоятельствами, чтоб избавиться от опасных конкурентов.
Мы уже упоминали выше об анонимке Меньщикова, полученной центральным комитетом в августе 1905 г. В этом документе разоблачались "некий Азиев" и бывший ссыльный Татаров. Но в то время как первый обвинялся в сравнительно мелких предательствах, второму приписывались такие крупные преступления, как выдача заговора против Трепова. В очень интересной статье С. Р. "Мои отношения к Азефу", помещенной в 9-10-й книжке "Былого", автор сообщает любопытные подробности об этой анонимке. Он находился на квартире у Р. как раз в то время, когда тому принесли знаменитое письмо. Р., просмотрев письмо, бросился в переднюю, чтобы расспросить посыльного, но того уже и след простыл. В письме, между прочим, указывался один из псевдонимов Азефа (Валуйский), под которым он прожил несколько дней в Москве. В тот же день Азеф зашел к Р. Тот, знавший Азефа только по партийной кличке "Ивана Николаевича", счел необходимым ознакомить его, как представителя центрального комитета, с полученной анонимкой. Азеф, прочитав письмо, возвратил его хозяину и заявил, что один из обвиняемых, а именно Азиев, это он - Иван Николаевич. Азеф был страшно взволнован и растерян. В Москве, куда он скоро уехал, Азеф явился к одному видному работнику, со слезами рассказал ему о случившемся заявил, что ему ничего другого не остается, как пустить себе пулю в лоб. Товарищ его стал успокаивать, уверяя его, что ни один партийный человек не усумнится в политическом характере доноса, явной целью которого являлось желание погубить "великого террориста", организовавшего дело Плеве и великого князя Сергея. Но эти слова, казалось, не умиротворили Азефа.
Письмо еще долго продолжало волновать и беспокоить его. Б. В. Савинков рассказывал нам, что, встретившись с Азефом некоторое время спустя, за границей, у М. Гоца, он стал ему передавать что-то об анонимке. Азеф его прервал, сказав, что он обо всем уже знает от самого Р. Он казался раздраженным, недовольным, говорил с возмущением о "гнусном письме", заявил, что ему нужно отдохнуть, что он устал, переработался и что, кроме того; его утомили все эти дрязги. Азеф уехал после этого в Италию.
Если донос не в состоянии был набросить даже тень недоверия и подозрения на Азефа, громкое прошлое которого создавало ему род партийной неприкосновенности, то он не мог во всяком случае пройти бесследно для Татарова. Известна интерпретация этого документа: чтоб погубить "неуловимого" и страшного ей террориста, полиция решила пожертвовать настоящим, подлинным и очень ценным сотрудником. Партия назначила комиссию для суда над Татаровым. Расследование по этому делу затянулось с осени 1905 г. до марта 1906 г. В сентябре вернувшемуся из Италии Азефу сообщили о медленном ходе работы комиссии.
- Эх вы! Зря тянете с этим делом!- презрительно воскликнул Азеф.- Тут не расследовать надо, а убить! Каких вам еще надо улик? Разве в таких делах бывают достаточные улики? Разве не видите, что это провокатор?!
Татаров защищался с мужеством отчаяния. Во время одного из допросов он пытался свалить всю вину на Азефа, которого он обвинил в свою очередь как агента-провокатора. Но в его обвинении ясно было желание выгородить себя - и на него не обратили никакого внимания. Кроме того, от некоторых партийных работников, амнистированных после 30 октября, получились показания, неопровержимым образом установившие роль Татарова в деле Трепова. Предатель был убит 22 марта в Варшаве. Один из членов "боевой организации" явился к нему неожиданно на квартиру и, не говоря ни слова, быстро вынул свой револьвер и выстрелил в него в упор. Татаров тут же скончался. Его убийца никогда не был раскрыт.
Татаров занимал в партии довольно крупное положение. Он был кандидатом в центральный комитет. В охранке на него, вероятно, тоже смотрели, как на восходящую звезду. Азефа это не могло не беспокоить. Татаров его стеснял. Он грозил ему в будущем всяческими Осложнениями. Не мудрено, что Азеф ухватился за первую же возможность отделаться от соперника.
Гапон казался, Азефу более серьезным и опасным противником, чем Татаров. И сообразно с этим его роль в казни запутавшегося в интригах священника была гораздо более активная и решительная. Жизнь Гапона зависела от Азефа. И казнь совершилась, потому что такова была воля Азефа.
Мы уже указывали, что побуждения, приведшие героя 9/22 января к сделке с царским правительством и царской полицией, остались еще до сих пор крайне неясными. Мы не можем здесь заняться вопросом о том, продался ли Гапон грубо и корыстно за деньги, или же он пытался двусмысленной тактикой, понятной у человека, лишённого твердых социалистических принципов и нравственного и политического чутья, обмануть бдительность врага и тем легче добиться осуществления своих революционных целей. Мы должны признать, что эта вторая гипотеза, разделявшаяся довольно значительной частью русского общественного мнения, находится в непримиримом противоречии с резкими и категорическими утверждениями Петра Рутенберга, организовавшего убийство Гапона.