Но Рея поддела его:
– Если кто-нибудь надумает делать репортаж «Дома у комиссара полиции», можешь снять его. Если испугаешься…
Мартин Бек не ответил, но при мысли о том, какой переполох это изображение вызвало бы в определенных кругах, решил нарочно не снимать плакат.
Когда они вечером 5 июня 1974 года вошли в квартиру Мартина Бека, Рея первым делом сбросила босоножки.
– Чертовы ремни трут, – посетовала она. – Ничего, скоро разносятся.
Разувшись, она облегченно вздохнула.
Всю дорогу домой Рея говорила почти без передышки. Ход судебного разбирательства, случайность приговора, небрежно проведенное полицейское дознание потрясли ее.
– Можно мне теперь слово вставить? – начал Мартин Бек.
– Конечно. Ты ведь знаешь, я слишком много болтаю. Но сам же уверял, что не считаешь это недостатком.
– Конечно. А теперь я и вовсе привык – даже начал считать словоохотливость достоинством, во всяком случае, если человеку есть что сказать.
– Словоохотливость – учтиво звучит, – рассмеялась она.
– Я заметил, что в одном из перерывов у тебя с Роксеном была весьма оживленная беседа, – продолжал Мартин Бек. – Меня даже заело любопытство: о чем это они говорят?
– Любопытство тоже положительное качество, – заметила Рея. – Ну, просто я обратила внимание на такие стороны дела, которых, как мне показалось, он не учел. Потом-то я убедилась, что он все учел. А еще…
– Да, что еще?
– Еще мы толковали с ним о том же, о чем говорили с тобой сейчас по пути сюда. Дескать, у нас самая дорогостоящая в мире полиция, и, несмотря на это, она проводит дознание так скверно, что заключение не годится для суда. В настоящем правовом государстве суд отверг бы такие материалы и заставил бы полицию их доработать.
– И что же сказал на это Рокотун?
– Сказал, что правовым государством у нас и не пахнет, а дорогостоящая полиция предназначена для охраны режима и определенных привилегированных классов и групп.
– Он мог бы добавить, что уровень преступности в нашей стране чрезвычайно высок.
– А вторая часть вопроса? Почему такой мощный полицейский аппарат не в силах провести обыкновенное дознание? Я и то справилась бы лучше. Ведь речь идет о судьбах, даже о жизни людей! Прошу ответить.
– Ресурсы полиции за последние десять лет возросли неимоверно, это точно. Но изрядную часть этих ресурсов держат в запасе для особых задач. Каких именно, даже не знаю.
– Твой ответ совпадает с тем, что сказал Роксен. Мартин Бек промолчал.
– Но ты сегодня сделал доброе дело, – продолжала Рея. – Много ли сотрудников полиции согласились бы отвечать на такие вопросы?
Мартин Бек по-прежнему молчал.
– Ни один, – сказала Рея. – А твои ответы изменили весь ход дела. Я это сразу почувствовала. Будь у меня время, я бы чаще ходила в суд. Это полезно: обостряет восприимчивость. Там сразу улавливаешь, как люди реагируют и меняют свою точку зрения.
С чем, с чем, а с восприимчивостью у Реи Нильсен было все в порядке, но Мартин Бек не стал этого подчеркивать. Она поглядела на свои ноги:
– Красивые босоножки, но до чего же трут, черт возьми. Какое счастье их сбросить.
– Сбрасывай остальное, если есть желание, – сказал Мартин Бек.
Он достаточно долго знал эту женщину, чтобы предвидеть, что будет дальше.
Либо она сразу последует его совету, либо переведет разговор на что-нибудь другое.
Рея поглядела на него. Он подумал, что иногда глаза ее словно светятся. Она открыла рот, как бы собираясь что-то сказать, но тут же закрыла его.
Вместо этого она живо сняла рубашку и джинсы, и не успел Мартин Бек расстегнуть пиджак, как одежда Реи уже лежала на полу, а сама она – на кровати.
– Черт, как ты медленно раздеваешься, – сказала она и прыснула.
К ней вдруг вернулось хорошее настроение. Это выразилось и в том, как она его обнимала. Они одновременно испытали острое наслаждение и решили, что на сегодня хватит.
Порывшись в шкафу, Рея Нильсен достала длинную лиловую кофту, которую особенно любила и которой дорожила не меньше, чем своей самостоятельностью.
Одеваясь, она заговорила о еде.
– Горячий бутерброд, или три, или пять, что ты на это скажешь? Я накупила всякой вкуснятины, ветчину и паштет, какого ты в жизни не пробовал.
– Верю, верю, – отозвался Мартин Бек.
Он стоял у окна, слушая волчий вой полицейских машин, который доходил даже до его квартиры на тихой улице.
– Через пять минут будет готово, – сказала Рея.
– Верю.
Так было каждый раз, у нее тотчас развивался страшный аппетит, она была способна голая бежать на кухню и приниматься за стряпню. И непременно подавай ей горячее.