Первый пункт хартии содержал безобидное заверение обеих стран в том, что они не ищут от войны никаких выгод, «будь то увеличение территории или что-либо еще». Но именно во втором и третьем пунктах содержался источник будущих сложностей для европейских держав. Второй пункт недвусмысленно гласил, что ни Великобритания, ни США не желают «видеть <...> никаких территориальных изменений, идущих вразрез со свободно изъявляемой народами воли», тогда как в третьем пункте обе страны клялись в том, что будут «уважать право народа избирать ту форму управления страной, с которой они согласны». Эти принципы были закреплены Декларацией Объединенных наций, согласованной Британией и США 1 января 1942 года, которую затем подписали все государства, объявившие войну Германии, тем самым связав свои страны обязательством уважать клятвы, которые в некоторых случаях они не намерены были сдерживать. И хотя в первую годовщину подписания хартии Черчиллю удалось изменить и даже ужесточить условия первоначального соглашения, утверждая, что договор не был предназначен для того, чтобы изложенные в нем принципы использовались странами Азии или Африки, и в особенности Индией или Палестиной, но только теми народами, которые к тому времени были завоеваны Германией, Италией или Японией, ущерб все же был нанесен. И в самом деле, все последующие попытки европейских колониальных держав переопределить или по-новому истолковать Хартию так, чтобы она способствовала продлению их колониального правления, зашли в тупик.
Ситуация в послевоенном Алжире была типичной из-за горечи, вызванной нарушенными обещаниями и потерянными надеждами, которая питала этот трудноразрешимый конфликт. В 1943 году, вскоре после того, как силы союзников, высадившись в Северной Африке, освободили ее от господства режима Виши, делегация алжирских мусульман потребовала встречи с недавно назначенным командующим «Свободной Франции»[43] генералом Анри Жиро[44]. Их требования сводились к тому, чтобы были признаны их права и свободы, столь великодушно обещанные им Атлантической хартией, которую когда-то подписало французское правительство, пребывающее ныне в отставке. Ответ Жиро был крайне резким. «Мне плевать на реформы, — гремел он, — в первую очередь мне нужны солдаты». Всегда уступчивые алжирцы любезно предоставили в его распоряжение добровольцев, причем в таком же числе, как и тридцать лет назад. Однако сейчас они сделали это в ожидании того, что их лояльность будет вознаграждена по заслугам по окончании войны. Подобные надежды разделяли и прочие подданные европейских колониальных держав. Как и в случае с десятком других колоний, их ожидания не оправдались. К 1947 году будущий лидер антибританского партизанского движения на Кипре, генерал Джордж Гривас (киприот греческого происхождения, сражавшийся на стороне сил союзников), потерял надежду получить обещанное самоопределение, столкнувшись с постоянным уклонением Британии от исполнения обязательств, данных ею во время войны, «Я все больше и больше думал о том, что лишь революция может освободить мою родину», — вспоминает он. Алжирцы очень скоро пришли к такому же выводу. В дальнейшем их намерения укрепились после катастрофического поражения французов в сражении при Дьен Бьен Фу в 1954 году и последующего изгнания их с позором из Индокитая. Между тем в Палестине вспыхнуло восстание против британского господства, возглавленное двумя небольшими еврейскими террористическими организациями — «Иргун Цвай Леуми» (Национальная военная организация, или «Иргун») и «Лохамеи Херут Израэл» («Борцы за свободу Израиля», известные в Израиле под названием «Лехи», а в Великобритании как «Группа Штерна»). Наиболее значимой была военная операция «Иргуна». Она дала революционную модель, которая впоследствии использовалась террористическими группами эпохи антиколониальной борьбы, а также в постколониальное время по всему миру.
ПОСЛЕВОЕННАЯ ПАЛЕСТИНА