Хотя, возможно, Баадер не совсем типичный пример данного явления, действие служит несомненной путеводной звездой для всех террористов — или даже более того, увлечением и пьянящим волнением, которое его сопровождает. Большая часть из 222 страниц воспоминаний Печи о своем прошлом в качестве члена Красных бригад, к примеру, посвящена описаниям в малейших деталях типов оружия (а также их технических характеристик), использованных в различных операциях группы, и тому, кто из членов группы производил стрельбу, а не разъяснению идеологических установок организации или ее политических целей. Бауман откровенно говорил о большом облегчении, которое операция принесла небольшой группе скрывающихся в подполье террористов, живущих в тесном соседстве друг с другом, постоянно скрывающихся от властей, опасаясь арестов и предательств. Настоящим напряжением было, по его словам, жить вместе в одной группе, а не планировать и исполнять теракты. Другие террористы, такие, как Штерн, Коллинз, Сильке Майер-Витт из Фракции Красной армии и Сюзанна Ронкони из Красных бригад, были более откровенны в описании «острых ощущений» и чувства власти и успеха, которые они получали от творимого ими насилия. «Ничто в моей жизни не давало мне столько эмоций», — говорила Штерн, все больше втягиваясь в терроризм. Коллинз также вспоминал «бурные» шесть лет, проведенные в Ирландской республиканской армии, когда «каждый мой день был наполнен радостью от осознания того, что я принимаю участие в создании государства оранжистов». Для Майер-Витт опьяняющая привлекательность действия была достаточной для преодоления угрызений совести, которые она испытывала по поводу убийства четырех телохранителей Шлейера. «Порой я осознавала жестокость того, что мы сделали. <...> Но было и чувство восторга от того, что наконец что-то произошло. Началась настоящая борьба», — утешала она себя. Ронкони оказалась наиболее открытой и резкой в анализе психологии террористов. «Главным было то, что я чувствовала способность оказывать влияние на окружающий мир вместо того, чтобы быть пассивным наблюдателем, таким образом, сочетая внутреннюю восторженность и глубокую удовлетворенность. Именно возможность влиять на повседневную реальность имела значение, — пояснила она, — и до сих пор имеет».
Для террориста успех в оказании такого влияния зачастую измеряется степенью известности и полученного внимания. Газетные полосы и эфирное время являются, таким образом, валютой в царстве терроризма. Это единственный осязаемый и практический эффект, видимый террористами, коим можно измерить успех и оценить достижения. В этом отношении почти не различается хорошая или плохая «реклама»: удовлетворение от того, что действия были замечены, зачастую рассматривается как достаточная награда. «Единственный способ чего-либо достичь — потрясти мировую общественность до самых носков», — говорилось в официальном сообщении Японской Красной армии, в котором группа брала на себя ответственность за убийства в аэропорту Лод в 1972 году, когда погибли 26 человек (включая 16 пуэрториканских христиан, совершавших паломничество в Святую землю). Самый известный террорист Карлос Шакал, по некоторым сведениям, аккуратно вырезал и переводил газетные статьи, рассказывающие о нем и его деяниях. «Чем больше обо мне говорят, тем опаснее я им кажусь. Это мне на руку», — сказал однажды Карлос своему коллеге-террористу, позже отступившему от насилия, Гансу Иоахиму Кляйну. Сходным же образом, когда Рамзи Ахмед Юсеф, предполагаемый организатор взрывов в нью-йоркском Центре международной торговли, был задержан в Пакистане два года спустя, полиция обнаружила у него два взрывных устройства с дистанционным управлением наряду с подборкой газетных статей, описывающих произведенные им взрывы.
Однако для Карлоса и Юсефа, как и для многих террористов, равенство известности и внимания с успехом и самоудовлетворением замкнуло их в восходящую спираль насилия, призванную приковывать к ним внимание общественности и СМИ. Юсеф, к примеру, планировал вслед за взрывами в Центре международной торговли убийство Папы Римского Иоанна Павла II и премьер-министра Пакистана Беназир Бхутто, а также почти одновременные взрывы на 11 американских пассажирских авиалайнерах. Кляйн считает подобную эскалацию «силой привычки» среди террористов, внутренним продуктом постоянной потребности в самоутверждении, которое, в свою очередь, оценивается вниманием СМИ. Все это приводит к тому, что в настоящее время террористы склонны организовывать все более эффектные и разрушительные теракты, чтобы достичь хотя бы того действия, который производил менее зрелищный или кровавый теракт в прошлом. По крайней мере, сами террористы считают, что СМИ и общественность становятся все более невосприимчивыми, привыкая к кажущейся бесконечной череде терактов. Таким образом, возникает необходимость в постоянном увеличении степени жестокости терактов, дабы поддержать интерес общественности и СМИ к той или иной группе. Как однажды заметил Кляйн, «чем больше растет уровень насилия, тем больше уважения проявляют к тебе люди. И тем выше становятся шансы достичь задуманного». Тимоти Маквей, осужденный за взрыв в Оклахома-Сити, предложил такое же объяснение этого явления своим ответом на вопрос адвоката о том, смог бы он достичь того же эффекта в привлечении внимания к своим обвинениям в адрес правительства США, не убивая людей. «Так мы не смогли бы донести нашу точку зрения, — ответил Маквей. — Чтобы заявить о себе, нужны были человеческие жертвы». Можно сказать, что, хотя взрывы в Мюрра-билдинг были, без сомнения, спланированы заблаговременно к важной символической дате — 19 апреля, выбранной Маквеем специально для этой цели, он тем не менее чувствовал необходимость сделать свой теракт более губительным и разрушительным, чем произошедший месяцем ранее теракт в токийском метро с применением нервно-паралитического газа, чтобы обеспечить своему теракту требуемые освещение в СМИ и внимание общественности.