— Папака в энтом вопросе отсталый человек, — улыбнулась Ольга, с милой непосредственностью смешивая казачий говор с «просвещенной» речью городских приказчиков. — Вот послухай... Папаша! — обратилась она к отцу, — я говорю, что Ной был казаком, а вот он, — Ольга показала пальцем на Степана, — не верит.
— Казак и есть, — невозмутимо подтвердил Силантий высказанную дочерью мысль.
— Это почему же — казак? — заинтересовался гость.
— Да ить и так понятно. Посади в ковчег иногороднего — он, разиня, всю хозяйству в разор пустит, потому как не хозяин. Святой бог, он знал кому чего доверить. Опять же: казак и оборонить смогет, ежли что.
— Да от кого же оборонять?
— Мало ли от кого, — нахмурил брови хозяин. — Их, смутьянов, во всяки веки хучь пруд пруди.
— Да ведь океан кругом, — вмешался в разговор Кондрат и рассмеялся собственной догадке. — Какие же при потопе смутьяны?
— К слову было сказано, понимать нужно, — отмахнулся от приятеля Силантий. — А хотя бы и океан. Аль забыл, как в девятьсот пятом годе на «Потемкине»? Вот те и океан. Всех бы энтих пролетариев шашками порубать... Я одному релюцинеру в Ростове голову сбрил, чисто кочан капусты срезал.
—— Папаша! — с укоризной посмотрела на отца дочь. — За столом такое гутарите.
— Что — «папаша»? — вывернул глаза Силантий. — Против законной власти идти вздумали. Митинги на улицах устраивать. Вон нашенские дурни Хведор Богомяков да Закалюк Пантюха тоже туды: митинговать начали, с мужиками связались, чоп [20] им в дыхало. Ну и чего? Посымали с них парадные мундиры, звания и отправили митинговать в исправительную роту в Шатой [21]. Туда им и дорога, дуракам голоштанным: соблюдай закон и казацкую честь, не потворствуй смутьянам. Эх, мало мы им тогда чертей всыпали! Мужичье косопузое. Земли захотели...
— Мужики тоже люди, — не выдержал Степан.
— Знамо, не лошади, — согласился Силантий — Только супрочь казака мужик все одно что собака перед бирюком — порода не та.
— Чем же Иван Поддубный не породист? — снова возразил хозяину молодой гость. — Всех мировых силачей на лопатки кладет.
— Ты мне не наводи тень на плетень, — понимающе ухмыльнулся Силантий. — Звестное дело, среди мужиков сколько хошь богатырей найдется. А вот ежли дать твоему Поддубному шашку, чего он с ней делать будет?
— Да махнет ею и из одного двух сделает.
— Энто из казака?
— А хотя бы из, казака.
— Да ить казак не допустит этого. Вот ты, к предмету, смогешь меня шашкой достать?
— А почему ж нет, — весело отвечал молодой белорус, — если шашка добрая.
У Силантия дух захватило от такого чудовищного бахвальства. Он поморгал отекшими веками и стал торопливо выкарабкиваться из–за стола.
— Пусти, кум, — ворчал он при этом на Кондрата, пытавшегося удержать захмелевшего приятеля. — Он мене достанет... вахмистра Брехова, первого джигита в Морозовской сотне. А ну достань! — Силантий сдернул с ковра шашку, сверкнул выхваченным из ножен голубым лезвием. Женщины при этом взвизгнули, думая, что сейчас совершится кровопролитие. Лишь Ольга осталась внешне спокойной, готовая в любое мгновение броситься между отцом и этим дерзким сероглазым кацапом [22].
Кондрат, выскочив из–за стола вслед за хозяином, сделал попытку перехватить тяжелую его руку, одновременно метнул сердитый взгляд в Степанову сторону: «Дернула же тебя нелегкая за язык!» Данел, сурово сдвинув брови, машинально выдвинул левое плечо, как бы прикрывая молодого друга. Правая рука его недвусмысленно легла на рукоять кинжала.
— Не боись! — рассмеялся хозяин, отстраняя от себя встревоженного Кондрата. — Чего разахались? — прикрикнул на испуганных казачек. — На, держи, — подошел к Степану и протянул шашку. — Ежли меня этой шашкой достанешь — коня отдам. Ей-истинный Христос, отдам.
— Да что ты удумал, Силаша! — сложила на груди ручки бледная, как полотно, Антонея.
— Цыц! — рявкнул на супругу Силантий и снова — Степану: — Значит, коня отдам. Любого, кроме Милора. Вот он знает, какие у меня кони. А не достанешь — батраком у меня целый год проработаешь. Лады?
— Лады, — согласился слегка побледневший Степан, сжимая удобно изогнутый эфес казачьей сабли.
— Да бросьте вы, пра-слово, — встал между противниками Кондрат. — С пьяных глаз еще пырнете друг друга куда не следует.
— Пошутил немножко и довольно, — поддержал Кондрата Данел и шепнул Степану на ухо: — Зачем дразнил, да укусит меня бешеная собака вместо тебя? Все шутки шутишь. Изрубит он тебя на куски — как сшивать будем?
— Не боись! — снова подал голос хозяин дома. — Силантий Брехов в своей хате убивать не собирается.
С этими слонами он вышел в другую половину хаты и тотчас вернулся, неся в руках тяжелую, с широким лезвием шашку.
— Отцовская, — с уважением оглядел он блестящий клинок и, подойдя к кровати, встал в оборонительную позу: — Ну, доставай, батрак.
В хате наступила напряженная тишина. Женщины выскочили в сени, их глаза блестели из полумрака. Кондрат с Данелом тоже отошли в сторонку и тревожно смотрели на товарищей, придумавших по пьяному делу такую неумную и опасную штуку: что–то сделает сейчас казак с сапожником?
Главное действие в этом даровом зрелище не заняло и минуты. Звякнули скрестившиеся в поединке казачьи шашки, разметав по стенам бледных, пугливых зайчиков. Затем одна из них дико взвизгнула и загремела по полу.
— Доставать или как? — раздался в наступившей снова тишине насмешливый голос Степана.
— Будя... — Силантий оторопело воззрился на противника, затем нагнулся, поднял шашку, бросил на кровать и, ни на кого не глядя, уселся за стол. Возвратились к столу и остальные сотрапезники.
— Кабы знал, что владеешь шашкой, черта бы с два ты у меня ее вышиб с рук, — Силантий с невольным любопытством взглянул на выигравшего мужика, с трудом выдавил из себя: — Где научился владеть оружией?
— В кавалерийском полку, — охотно ответил победитель, чувствуя на себе восхищенные девичьи взгляды. — Взводный наш старший унтер-офицер Куропась лихой был рубака. Сам он из донских казаков, — присовокупил под конец, стараясь сгладить образовавшуюся в результате конфликта неловкость.
— Я так и понял: казачья выучка, — проворчал Силантий и отвернулся от Степана.
Казаки веселились — на то и праздник. Пили и пели, не жалея глоток: про Терек-батюшку, про удаль казачью, а еще про молодую жену — «изменщицу», что встретила с. малюткой на руках возвратившегося со службы мужа.
Закипело сердце в бравом казаке, —
запевал Кондрат, обхватив за плечи друга-осетина. А остальные подхватывали:
Заблестела шашка во правой руке,
слетела головка с неверной жене.
Степан вышел из хаты. Закурил. Прошелся по широкому двору. Интересная штука жизнь. Давно ли от даурских казаков в тайге прятался, а нынче с терскими казаками вино пьет, лезгинку пляшет. Найдет ли он с ними общий язык? Если он и впредь будет разговаривать с ними вот так, как сегодня — на шашках, то вряд ли такие разговоры принесут пользу делу. И дернуло же его связаться. Подумают теперь про него черт знает что. Дойдет до жандармерии. Начнут проверять. «Опять в тайгу захотел?» — мысленно спросил себя и нервно рассмеялся.
— Ой, кто это? — раздался в сенях Ольгин голос.
— Свои, не бойся, — шагнул ей навстречу Степан. — Вышел прохладиться да покурить.
— Я тоже вся спарилась, — сообщила обрадованно Ольга. — В хате духотища — угореть можно. Давай посидим чуток вот тут на бревнах, — и она, пройдя в глубь двора, первая уселась на шершавую дубовую плаху.
Помолчали, не зная, как продолжить разговор. Степан вздохнул.
— Чего вздыхаешь, как наш Чалый над сапеткой с овсом? — усмехнулась Ольга.