— Наверно, приехала узнать у Чора о своем покойном дедушке, — подытожил он сообщение и рассмеялся собственному остроумию.
Упоминание о покойном дедушке проложило гневную складку на лбу Микала.
— Хватит болтать! — оборвал он смешливого мальчишку. — Зачем она к нему приехала?
Оса пожал плечами. Задрав рубаху, почесал смуглый живот.
— Не знаю, Микал. Я хотел еще подкрасться к окошку и послушать, о чем они говорят, да она вышла из сакли злая, как бабки Бабаевой сучка. Вскочила на коня и поскакала обратно в степь.
— Давно?
— Только что.
— В степи ее никто не ждал?
— Никого не было.
— Лови! — Микал бросил через плетень коричневую монетку стоимостью в две копейки и быстрым шагом направился к конюшне. «Наверно, та, о которой Дзерасса рассказывала», — подумал на ходу.
Он нагнал незнакомку под Графским хутором. Подлетел к ней аллюром на сером жеребце, задорно крикнул:
— Эй, кунак! Смотри косу потеряешь. Домой вернешься — за что батька рукой возьмется, чтобы плеткой побить хорошо?
— Чикиляй своей дорогой, чего привязался, — огрызнулась Ольга, не без удовольствия кося глаз на стройного джигита, гарцующего рядом на горячем скакуне.
— Привяжи меня вот этой веревкой, — осклабился попутчик, показывая пальцем на спустившуюся до самого седла девичью косу, — тогда привязан буду.
Ольга горделиво улыбнулась: комплимент молодого осетина попал в цель.
— Аль у ваших чызгинь [45] косы моль поела, и им нечем привязать к себе сердце джигита? — проговорила она, словно куплет из песни пропела.
А джигит подумал с восхищением: «Клянусь небом, она мне нравится!»
— По косе нашей девушки можно спуститься в самый глубокий колодец, ею, как арканом, можно поймать быстроногого сайгака в бурунах, но никаким арканом не поймать человеческое сердце.
«Осетин, а как складно по-русски говорит», — подумала Ольга.
— Ты из Луковской? — спросил Микал, подъезжая к девушке стремя в стремя.
— Ну, пущай из Луковской. Тебе–то что?
— Зачем так далеко ездила? О чем с Чора говорила?
— А ты кто такой, что мне допрос учиняешь? — в свою очередь посерьезнела Ольга. — Куда хочу, туда и ездию. Знаешь пословицу: «Где мило — семь верст не криво»?
— Это тебе Чора милый? — усмехнулся Микал. — Врешь. Я знаю, к кому ты ездила.
— К кому? — полыхнула синим пламенем глаз казачка.
— К сапожнику.
— Тю на него... и на шута он мне сдался? У меня вон какие сапоги, — девушка шлепнула по голенищу рукояткой плети.
— Тебя Ольгой зовут. Ты его любишь, я все знаю, — не обращая внимания на протестующий жест спутницы, продолжал говорить Микал. — Забери этого сапожника с нашего хутора, пока я его не зарезал, как паршивого барана, да надеть мне бабий платок, если не сделаю, что говорю.
— Он отбил у тебя Соню? — тихо спросила Ольга и затаила дыхание, ожидая ответа и втайне надеясь, что ее догадка окажется ложной.
— Чтоб его громом убило, ты правду сказала. С тех пор, как он появился на нашем хуторе, Сона перестала улыбаться мне.
Некоторое время друзья по несчастью ехали молча. Лишь цокот копыт на земле да голосистая трель жаворонка в небе нарушали предвечернюю тишину в степи.
— А ты женись на ней, — предложила Ольга, словно очнувшись от минутного забытья.
Микал скривил тонкие губы:
— Наши родители не любят друг друга. Да и отец мой хочет женить меня на дочери пиевского старшины.
— Все они, отцы, к старости забывают, что когда–то были молодыми, — сочувственно вздохнула Ольга. — Мой тоже понуждает меня выйти за стодеревского придурка. Пять пар быков у них и хата под железной крышей. Ровно мне энтих быков целовать або ту крышу.
— Тогда лучше выходи за меня, красавица, — невесело усмехнулся Микал. — У моего отца восемь пар быков, и овец — целый день считать надо.
— А Соню твою куда денем? Степану отдадим? Не, мне объедков с чужого стола не надо, — презрительно отмахнулась казачка. — У меня своего добра невпроворот, будь оно неладно. В песне вон как поется: «Не с высокими хоромами — с любовью». А отчего ты не украдешь свою Соню? У вас же принято невест умыкать. Жалко, что для нас, девок, такого закона нету, а то б я свово любушку скарапчила в один момент — только б портками сверкнул.
Микал до того живо представил себе картину умыкания девкой своего жениха, что захохотал на всю степь, тем самым вспугнул сидящего в сотне шагов от дороги на небольшом курганчике огромного темно-коричневого орла. Он неохотно взлетел, махая широкими крыльями и держа в когтях не то суслика, не то зайчонка.
— Гляди, гляди! Старый абрек скарапчил кого–то! — крикнул Микал и снова захохотал под впечатлением все той же мысли. — Охо-хо-хо-хо! Заяц только портками сверкнул...
Насмеявшись, сказал Ольге доверительно:
— Я и сам думал увезти Сона, да только с отцом ссориться не хотел. Домой не пустит — куда пойдешь с невестой? Где жить будешь?
— Привози ко мне. У нас хата большая, места хватит. У отца моего офицер в Отделе знакомый имеется, в казачий полк тебя зачислит. Время пройдет, папака твой остынет, снова к себе пустит.
— Ты правду говоришь?
— А чего мне врать. Не без корысти, чай, предлагаю этот сговор. Душу всю вынул абрек проклятый.
— Это ты про кого? Почему — абрек? — удивился Микал.
— А... это я так, со злости. Тебя звать–то как?
— Микал. Николай по-русски. Царю нашему тезка. Похож я на царя?
— Как домовой на лешего. Царь — он рыжий и маленький. А ты вон черный, ровно жук, и ростом вроде ничего.
— Откуда знаешь, что царь рыжий?
— Кто же этого не знает, разве ты один? Папака в охране его величества служил в Петербурге, много про него рассказывал... Ну, ты, царский тезка, беги–ка вобрат, покель солнца не села, а то, не дай бог, какая казачка в потемках скарапчит, останется твоя Соня вековухой. Прощай покудова! — Ольга ударила сапогами в бока Милора и поскакала к показавшемуся в низине хутору.
— А как тебя найти?! — крикнул ей вдогонку Микал.
Ольга обернулась, помахала рукой:
— В станице все знают казака Силантия Брехова!
«Ей-богу, если б не Сона, ни за что б не расстался с этой чертовой казачкой! — с восхищением посмотрел ей вслед молодой осетин. — Воллахи! Какая красавица!
* * *
Чора поднял тетрадку, отряхнул с обложки пыль, покачал головой: «Уй, шайтан-девка!» Зашел в саклю, уселся на нары, развернул «подарок». В тетрадке какие–то закорючки — буквами называются. Вот бы почитать, что в ней написано. Только кто умеет читать у них на хуторе? Разве Микал — он в Моздоке учился — да русский. «Пойду к Степану», — решил Чора и вышел из хаты.
— А мы к тебе пришли, свет наших очей, да будет тебе удача в делах твоих, — встретила его на выходе со двора согбенная временем и нелегким трудом старушка и ткнула корявым, как древесный сучок, пальцем в стоящую рядом девушку. — Погадай, отец наш, Лизе, скоро ли вернется с заработков ее жених Исса?
— С чего ты взяла, нана, что я умею гадать? — изумился Чора.
— А как же? — удивилась в свою очередь старушка. — Ты побывал в Стране мертвых, говорил с Барастыром, видел святого Уастырджи и самого Уацилла-пророка. Теперь ты сам пророк, все можешь предсказать. Погадай, пожалуйста, этой дурочке Лизе. — Может быть, ей лучше не ждать своего непутевого Иссу? Пускай выходит замуж за Латона. Ведь ей скоро семнадцать лет сравняется. Не до старости же сидеть в отцовской сакле?
Хоть и некогда было старому кудеснику, но остановился.
— А где он, ваш Исса? — исподлобья взглянул на скрюченную старуху.
— На рудниках, где–то в Садоне.
— А тебе очень нравится, как его... Исса? — повернулся новоявленный оракул к девушке.
Та, кутая смущенное лицо в дырявый платок, утвердительно кивнула головой.
— Дай сюда руку.
Девушка протянула розовую, вспотевшую от волнения ладошку.