— Пустите меня, — сверкнула из–под платка глазами Сона. Но разогретый вином начальственный именинник оставил ее просьбу без внимания. Он еще крепче сдавил пальцами нежные плечи, приблизил к лицу Сона свое выхоленное лицо:
— Ты будешь первая дама во всем Моздоке. Я заставлю всех целовать край твоего платья. Я так люблю тебя, очаровательная женщина, — зашептал пристав.
— Пусти меня, грязный ишак! — вскрикнула Сона, что есть силы толкнув в грудь любвеобильного пристава, и побежала в лесную чащу. Пристав молча бросился за нею. Но не сделал и десятка шагов: кто–то лохматый и быстрый подскочил к нему сбоку и опустил на разгоряченную, вином голову тяжелую дубину. Пристав взмахнул руками и ткнулся лицом в разрытую дикими свиньями землю.
* * *
Степан спешил домой. Целую неделю пробыл в разлуке с женой. Бедная Сона! Все глаза, наверное, проглядела, его ожидаючи. Славная! «Анатомию» изучает, а сама букварь только что одолела. Темболат говорит, что у нее большие способности к учебе. Обещал после соответствующей подготовки устроить ее в Ростове на курсы сестер милосердия. То–то будет удивлен его друг, когда он расскажет ему о встрече с Сергеем. Этот Миронов — мужик с головой. Тогда дома у Сергея они долго говорили о грядущей революции. Сергей спрашивал о настроении казачества, интересовался его личной жизнью, подпольной работой.
— Смотрите только, чтобы ваша типография не провалилась, — предупредил на прощанье, — а то у меня однажды такое случилось.
— Кто–нибудь выдал?
— Да нет, провалилась в прямом смысле этого слова: рухнул пол в квартире прямо в подвал.
— У нас не провалится, — рассмеялся Степан. — В Успенском соборе пол крепкий.
— Значит, вам сам господь-бог помогает, — улыбнулся Миронов, провожая гостя за порог своей квартиры.
Из–за поворота показалась «родная хата». Вытянулась в зарослях бурьяна, прогнувшись тяжелой крышей словно животное с перебитым позвоночником.
Из калитки выскочил младший Завалихин, босой, в рваных штанах и с неизменным казачьим башлыком за голыми плечами. Степан пошарил в карманах, вытащил похожую на свечку конфету.
— На, джигит, гостинец, — протянул мальчугану. — А где тетя Соня?
Сенька благодарно шмыгнул носом.
— Ее нет дома, — сообщил он, нетерпеливо разворачивая дешевое лакомство.
— А где же она?
— Давече к ней богатые тетки приехали, те самые, что у вас были надысь, и увезли с собой на хваэтоне. Одна вот такая! — мальчик скривил губы, сморщил нос, вытаращил глаза и пропищал тонким голосом: «Нельзя, милочка, отказать господину приставу, он так хочет вас видеть на своем торжестве».
Степан досадливо потер ладонью подбородок и прошел в калитку. Старший Завалихин в тени сарая стругал рубанком доску. Увидев квартиранта, положил рубанок на верстак, обтер руки фартуком.
— Ну, брат, и загулял ты на стороне. Что значит на свободу вырвамшись. Я, бывалоча, когда помоложе был...
— С кем уехала Сона? — перебил хозяина Степан, пожимая его широкую ладонь.
— Да с этими... мадамами из господ. Сусмановича жинка одна, а другая — Драчиха, нашего околоточного баба, красивая, стерва... Да ты не переживай, вернется к вечеру. Дело молодое. И так цельную неделю со двора ни ногой. Ну как там в Капкае?
— Хорошо, горы кругом, — угрюмо ответил Степан и пошел к порогу.
— Слышь ты! — крикнул ему вслед Завалихин. — Тут еще какой–то джигит приходил давеча, тебя спрашивал и жинку твою.
— Какой еще джигит? — обернулся Степан.
— А шут его знает, — пожал плечами хозяин. — Молодой такой осетин в лохматой шапке и во-от с таким кинжалищем, — отмерил он руками в воздухе.
«Кто бы это мог быть?» — подумал Степан, проходя в свою комнату. На душе было досадно и тревожно; «Веселья ей захотелось», — упрекнул мысленно жену и тут же рассердился на самого себя: сам же просил, чтобы не избегала встреч с женами городских заправил. Эх, трудно совмещать любовь с политикой!
Он покурил, помял в руках брошенное на спинку кровати национальное праздничное платье и вышел на улицу. Солнце уже находилось по правую сторону рощи. Скоро вечер, а Сона все нет. Делать нечего, надо идти искать свою благоверную.
* * *
Пристав сидел у себя дома в кресле с мокрым полотенцем на голове и, по всей видимости, не был сколько–нибудь рад визиту молодого машиниста.
— А... Это вы, Степан э... Егорович, — поморщился он, что по его мнению, должно означать покровительственную улыбку. — Vae soti [82], как говорили древние римляне. А мы тут без вас славно повеселились. Даже, как видите, перехватил лишку, трещит окаянная...
Пристав вспомнил, как она трещала там, в лесу когда он очнулся под дубом и вместе с появлением на макушке огромной шишки заметил отсутствие в кобуре револьвера и золотых часов в боковом кармане. Он поднял тревогу. Мужчины бросились в лес, чтобы схватить нахального грабителя, но того и след простыл. Встреченный на берегу мельник рассказал, что видел, как переправлялся, стоя в каюке, на ту сторону Терека какой–то горец.
— Андреевич, — произнес вместо приветствия непрошеный гость.
— Что — «Андреевич»? — не понял пристав.
— Отчество мое Андреевич, — повторил Степан — Я пришел узнать, где моя жена?
Пристав удивился:
— Разве ее нет дома?
— Нет, ваше благородие.
— Странно. Неужели она заблудилась? — пристав схватил лежащий на столе колокольчик, нетерпеливо потряс им. В комнату вбежала прислуга:
— Что изволите-с?
— Сейчас же позови ко мне Драка и моего помощника!
Горничная, подхватив юбки, выскочила за дверь. А у Степана так и омертвело все внутри.
— Что случилось? — шагнул он к приставу. Еще не зная, за что именно, но он был готов задушить этого человека.
— Да вы не волнуйтесь, — поднялся с кресла пристав, отшвырнув в сторону полотенце, — Сона наскучил наш пикник и она тайком покинула общество. Я думал, она уже дома...
— Где это было? — еле сдерживая себя от гнева, спросил Степан.
—Да вы не волнуйтесь, — вторично попросил своего напористого гостя хозяин кабинета. — Совсем недалеко, на острове Коска. Я сейчас подниму на ноги всю полицию. Хотя, мне думается, что она просто засиделась у подруги. Знаете, женщины...
— У нее нет подруг, — бросил сквозь зубы Степан и направился к выходу.
— Куда же вы, Степан... Авдеевич? — Сейчас поедем вместе искать наш степной цветок. Не торопитесь, мой друг, Festina lente, как говорили древние римляне.
— А что это означает? — обернулся Степан.
— «Спеши медленно», — перевел знаток латыни, презрительно кривя тонкие губы.
— А я думаю, что сейчас больше подходит Periculum in mora, — зло усмехнулся малообразованный машинист.
— Что вы сказали? — удивился пристав.
— «Опасность в промедлении», ваше благородие. Так говорили древние римляне, — ответил Степан и хлопнул дверью.
«Каков мерзавец! — подумал пристав и нервно заходил по комнате. — Прикидывается простачком, а сам латынь знает и на тайные собрания ездит».
В дверях между портьерами показался острый нос прапорщика Драка.
— Господин капитан, по вашему приказанию...
Пристав нетерпеливо махнул рукой,
— Вы видели, кто сейчас вышел отсюда? — спросил он.
— Так точно. Это машинист Неведова господин Орлов.
— Это мошенник, а не машинист, большевистский агент.
Драк похлопал круглыми глазами.
— Прикажете арестовать, господин капитан? — выгнул он дугою узкую грудь.
Пристав поморщился, взялся за голову.
— Боже! Как мало у вас фантазии, Драк. Вы хоть знаете, что это такое? — вынул он из стола листок бумаги и протянул околоточному.
— Так точно, знаю, это прокламация.
— А кто ее отпечатал, вы знаете?
— Никак нет.
— «Никак нет, — передразнил начальник полиции своего подчиненного. — За что вам только жалованье платят? Вначале нужно найти вместо, где эти штучки делают, а потом уж арестовывать, понятно? Удвойте наблюдение за машинистом и учителем. Кстати, зачем приезжал к последнему казак из Стодеревской?