— У тебя все? — повернулся он к Степану.
— Все, — ответил тот и сел на место.
— Кто еще хочет выступить? — обвел взглядом Дорошевич собрание.
— Дайте–ка я скажу, — болезненно усмехнулся Близнюк и поднялся со стула. Он привычно одернул китель, глухо откашлялся в кулак. — Товарищи! Временное правительство в таком составе, как оно есть, можно терпеть только временно, да и то лишь самое короткое время. Там такой букет карьеристов-дельцов, денежных тузов и помещиков, что от него на всю Россию несет контрреволюционным ароматом. Не чувствовать его могут только люди, страдающие политическим насморком. Толку от такого правительства ждать нечего. Поезжайте на фронт, спросите у солдат, желают ли они менять двуглавого императорского орла на общипанную временную ворону? Они вам скажут: «Хрен редьки не слаще». Они открыто требуют конца войны, хлеба, мира, земли для крестьян и восьмичасового рабочего дня для рабочих. Кто это даст, за теми пойдут солдаты и многие офицеры.
Затем Близнюк вкратце охарактеризовал положение на русско-германском фронте, рассказал об участившихся братаниях русских солдат с немецкими, о растущей ненависти в окопах к правительству Керенского, решившему вести войну до победного конца, и закончил свое выступление стихами Демьяна Бедного, весьма популярными в то время среди солдатской братии:
Ему дружно похлопали. Воздержался от аплодисментов лишь Дубовских да еще несколько человек, сидящих рядом с ним.
— Демагогия, — проворчал один из них, крупноголовый, сытый, с белыми, как у поросенка, бровями на курносом лице, — Вы мне конкретно скажите, как практически можно покончить с войной и разрухой? А декламировать стихи и мы умеем:
— и он издевательски хихикнул.
Собрание взорвалось множеством негодующих голосов:
— Позор! Это глумление над революцией! Прокатить за дверь буржуазное охвостье!
Резче всех прозвучал среди них женский голос:
— Ты хоть и Александр Пущин, но больше смахиваешь не на друга Пушкина, а на друга Мережковского. Хоть ты и перекрасился в левого эсера, но у тебя по-прежнему преобладает «эсерый» цвет.
По собранию прокатился смех.
— Попрошу без идиотских каламбуров! — огрызнулся левый эсер. Но Дмыховская не обратила на его выкрик внимания. Высоко держа коротко остриженную голову, она подошла к столу и, бросила на него маленькую книжечку.
— Пущин спрашивает, как и кто практически может кончить войну и навести в стране порядок? Отвечаю: это сделает партия большевиков, членом которой прошу меня считать с сегодняшнего дня. С меньшевиками и вот такими левыми эсерами, как этот кулацкий сынок, отныне я порываю до конца моей жизни.
Комната вздрогнула от дружных аплодисментов:
— Молодец, Клавдия! В добрый час!
Прения подытожил Дорошевич. Он еще раз напомнил о том, что контрреволюция «поднимает голову» и что в настоящее время необходимо как можно скорее запастись оружием.
— Не те деньги, что у бабушки, а те, что в пазушке, — послышался чей–то язвительный голос. — Где мы возьмем это оружие?
— В арсенал надо поехать, — ответил Дорошевич.
— Кого ж мы туда пошлем?
— Кого? — Дорошевич обвел взглядом присутствующих, остановил его на Степане. — Журко Степана Андреевича, кого ж еще. Он заведует военным отделом, ему и карты в руки.
Степан хотел было возразить, что ему, мол, нужны в дорогу не карты, а железнодорожный билет с деньгами, но воздержался от шутки: дело предстояло совсем не шуточное, да и вообще на душе невесело. Где его искать это оружие? Кто ему его даст? Кузнец Амиров уже ездил по его заданию в Армавир — там двери оружейных складов опечатаны семью печатями казачьего правительства. Надо снова ехать к Миронычу, пусть посоветует, куда обратиться.
Собрание кончилось. Члены Совдепа разошлись по домам. Один лишь Степан оставался в помещении Кирилло-Мефодиевской школы, где временно разместился Совет, когда в класс вошел причудливо одетый здоровяк с ярлыгой в руке.
— Здоровеньки булы, — прогудел он успенским колоколом и смущенно улыбнулся.
— Здравствуйте, товарищ, — не без удивления воззрился заведующий военным отделом на пришельца: уж очень у него был живописный вид. На голове островерхая мохнатая шапка, на плечах украшенная медными бляхами кожаная куртка, под курткой такие же кожаные штаны, заправленные в добротные, гигантского размера сапоги-вытяжки. — Вы по какому к нам делу?
Несмотря на то, что посетитель пришел в неурочный час, Степан не только не огорчился его приходом, но даже обрадовался: служебный разговор оттянет время возвращения домой.
При мысли о Сона у него холодело в груди и тянуло к очередной папиросе.
— Да вот... — здоровяк развел в стороны огромные ручищи, — прийшов до вас, щоб далы якусь працу.
— А откуда вы, товарищ? — Степан жестом предложил гостю сесть. Но тот, недоверчиво покосившись на тонкие гнутые ножки венского стула, предпочел остаться на ногах. «Ну и детинушка!» — усмехнулся про себя Степан.
— Мы с хутора, — ответил детинушка. — У Холода працувал чабаном.
— У Холода? У степного короля? — в памяти Степана всколыхнулось далекое воспоминание о двух дородных покупательницах со степного хутора.
— Ну да, у него, бодай вин сдохне, — насупился чабан.
— А что так?
Чабан отрешенно махнул сизым, кулачищем.
— Я думав, царя скинулы — все буде по-иному, — помрачнел он еще больше лицом, и запорожские усы его, казалось, опустились еще ниже по краям скорбно поджатого рта, — а все осталось, як и раньше було. Народ як робыв от темна до темна, так и робыть, а мий хозяин як пыв з них кровь, так и пье по сей день. Вот я и не вытерпел: рассчитался с ним и приихав в Моздок.
— А почему в Моздок? Разве в городе требуются чабаны?
Чабан понимающе покивал головой.
— Я, друже мий, сюда не чабановать приизжав, — вздохнул он. — Я приизжав сюда, щоб отвести душу, щоб вси видели, шо я тоже человек, а не скотина.
— Ну и как же ты ее отводил? — поинтересовался Степан.
— А як и вси отводят, — вновь оживился чабан. — Закупыв самый найкрашчий ресторан тай гуляв цилую недилю. Сам Каспар мэни за столом прислуживал и другие господа мэнэ всяк ублажалы. Изгалявся я над ними як хотив, уж отплатил им паскудам, за всю нашу гирькую жизнь.
— Кому отплатил, владельцу ресторана? — не удержался от усмешки работник Совдепа, — Да разве дело в одном только Каспаре? Разве пьяной гульбой можно исправить зло? Ведь твоему Холоду ни жарко ни холодно от того, что ты просадил в ресторане заработанные за год деньги. Нет, товарищ, не таким способом нужно бороться со степными королями.
— А яким?
— Пролетарским. Ну, да мы с тобой еще поговорим об этом... не знаю как тебя зовут.
— Митро Остапович, — подсказал чабан.
— Ты где сейчас живешь, Дмитрий Остапович? — переменил разговор Степан.
— А нигде. Як гроши кончились, мэнэ из гостиницы шуганулы вместе с герлыгой, тильки пыль заследом. Потому и прийшов до вас — подсказалы добры люды: иди, мол, до Советской власти, она допоможет.
Степан с минуту подумал, барабаня по столу пальцами, и вдруг, просветлев лицом, резко поднялся из–за стола:
— Пошли к Амирову.
— А кто цэ такый?
— Кузнец. Самый лучший в городе. Будешь у него молотобойцем.