— Шо случилось? — встретил он жену удивленно–встревоженным взглядом, когда она, запыхавшаяся, прибежала к нему в отару.
— Ой, Митя, беда! — всплеснула руками Христина и рассказала ему о случившемся.
— Невжли и в самом деле вин? — выпучил глаза чабан, сжимая ручищей крючкастую ярлыгу.
— Он, Митя, он! — Наталья говорит, казнить его будут лютой смертью.
— Чем же я ему помогу? — Митро ухватил себя за вислый ус, насупил брови.
— Садись в гарбу и поезжай в Курскую. Скажи, так, мол, и так, пропадает хороший человек.
— До Курской отсюда и к вечеру не доберешься. Пока буду ихать туда, бандиты его прикончат.
— Что же делать? — Христина в великой тоске взглянула на мужа.
Митро не ответил. По–прежнему сжимая ярлыгу до белизны в костяшках пальцев, он, казалось, вглядывался в бескрайнюю степь: не далеко ли разбрелись по ней овцы?
— Послушай, — притронулась к его локтю Христина, — а что если поехать к Ольге?
— Якой Ольге? — встрепенулся Митро.
— Атаманше.
— А… — Митро досадливо махнул рукой. — Такая же сволота, як и Федюкин. Вот уж не думал, шо наша санитарка бандитом заделается.
— Ну, не такая уж она сволота, — возразила Христина. — Я с нею говорила, когда она на хутор приезжала, не по своей охоте она в банду пошла.
— Шо с того, — продолжал хмуриться Митро. — Як не крути, а вона все одно бандитка, Степану Андреевичу такой же враг, як и Федюкин.
— Да ведь она его любила, — прижала руки к груди Христина, не столько убеждая мужа, сколько самое себя, — забыл, как возле его постели ночами сидела, глаз с него не спускала, когда он в горячке метался?
— Когда цэ було, — вздохнул Митро. — Я ее, паскуду, видеть не можу за такие ее дела.
— А ты не гляди на нее, скажи только, так, мол, и так. Ты знаешь, где она сейчас?
— Знаю, в кошаре Тимоша Хестанова. Давеча чабана евоного встрел, так вин казав.
— А это далеко?
— Ни, не дюже, верст десять видцеля.
— Ну вот и поезжай…
Митро взглянул на солнце и молча направился к гарбе запрягать в нее пасущуюся здесь же неподалеку лошадь.
Первым, кого он встретил, подъехав к чабанскому домику, был Гозым, ногаец–работник джикаевского богача Тимоша Хестанова.
— Дырастуй, бачка, — радостно заулыбался старый знакомый, выходя навстречу гарбе из стоящей рядом с домиком кошары. Митро пожал его тонкую коричневую руку, прямо спросил, здесь ли находится атаманша Ольга.
— Здес, здес, — закивал широкой, как котел, шапкой Гозым. — Такой смелый баба, цэ–цэ, шайтан–баба.
— Позови ее.
Гозым опять кивнул шапкой и ни слова ни говоря, направился к домику, возле которого стояла тачанка и несколько оседланных лошадей. А Митро внутренне напрягся, приготовившись к встрече с «шайтан–бабой», вместе с которой воевал когда–то против бичераховских банд и которая сама теперь стала бандитом.
Она вскоре вышла вместе с Гозымом, такая же, как и раньше, статная, красивая, гордая. На ней распахнутая кожаная тужурка, синие диагоналевые галифе, заправленные в блестящие хромовые сапоги со шпорами. Золотистые волосы упрятаны под шапку. В мочках ушей покачиваются серьги — золотые кони с камнями–самоцветами на боках. Митро почувствовал, как в груди у него сильнее забухало при виде этой еще достаточно молодой, красивой женщины.
— С чем хорошим, Дмитрий Остапович? — подошла к приезжему Ольга. — Можа, в отряд ко мне надумал?
Митро невольно отвел взгляд от насмешливых глаз атаманши.
— Хорошего нема чего, Ольга Силантьевна, — ответил он, опуская на глаза жесткие колосья бровей.
— А что так?
— Банди… ну, эти, шо у Федюкина, — поправился Митро, — нашего с тобой сотенного в полон взялы, утром на хутор привезлы, казнить будут.
— Какого сотенного? — в синих глазах Ольги насмешливость уступила место тревоге.
— Степан Андреевича.
— Что?! — Ольга так и подалась к Митро, ухватила его за борт кожаной безрукавки. Митро отвел от своей груди женские руки, вкратце рассказал все, что узнал от Христины. Ольга слушала, кусая губы и меняясь в лице: то покраснеет спелым помидором, то сделается белая, как овечий сыр. Но вот она овладела собой. Синие ее глаза потемнели, словно наполнились решимостью и уверенностью в собственных силах.
— Поезжай, Дмитрий Остапович, к своему хутору, будешь ждать меня в Змеиной балке, — сказала она тоном приказа и едва не бегом направилась к чабанской мазанке, из которой только что вышел один из членов шайки.
— Что случилось, гражданин командир? — спросил он у подошедшей Ольги, показывая в усмешке ровные белые зубы.
— Федюкин кличет зачем–то, говорит, очень важное дело, — махнула плеткой Ольга и, подойдя к оседланной лошади, легко вскочила в седло. — Останешься, Микал, за меня! — крикнула, вздыбив поводом коня и с места пуская его галопом.
В холодовское поместье прискакала к заходу солнца. Спешившись, набросила повод на сук растущей возле дома акации, не обращая внимания на любопытствующих хуторян и занятых своими делами рядовых бандитов, прозвенела шпорами по ступеням крыльца и решительно толкнула дверь, ведущую в хозяйские покои. «Ничего не поделаешь, начальник, судьба переменчива, — донесся к ней из зала голос Федюкина, — вчера ты мне пятки оттаптывал — сегодня я тебе мозоль придавил». «Шел бы ты с повинной, Федюкин, — раздался в ответ другой голос, от которого снова бросило Ольгу и в жар, и в холод. — Неужели ты до сих пор не понял, что бороться с Советской властью — пустая затея?» «А ты, начальник, нахал, — снова заговорил Федюкин. — Можно подумать, не ты у меня, а я у тебя в хлеву сижу. Вот прикажу тебя повесить»…
Дальше Ольга не стала слушать.
— Кого тут сбираются вешать? — шагнула она из коридора в наполненную людьми и табачным дымом комнату. Все находящиеся в ней повернули на ее голос головы. Обернулся и стоящий у стола со связанными руками Степан, на измученном, грязном с черными провалами под глазами лице его отразилось крайнее изумление.
— Фу, как надымили! — помахала Ольга сложенной вдвое плеткой, разгоняя клубящийся дым и подходя к уставленному закусками столу, за которым сидел атаман со своими приспешниками. — Это его, что ли, вешать? — ткнула она рукоятью плети в плечо пленника. — Да его не вешать, а сжечь на медленном огне. А еще того лучше, содрать живьем кожу!
Среди присутствующих пронесся гул одобрения:
— Эта — сдереть…
— Не зря атаманшей выбрали…
— Молодец, Ольга!
А Ольга разошлась — не удержать. Щеки ее горели огнем, глаза — метали синие молнии.
— Слушай, Иван Егорыч, — наклонилась она через стол к лицу атамана, — отдай ты мне этого гепеушника.
Атаман опешил.
— Это из каких же соображений? — уставился он хмельными глазами в глаза сообщницы. — Садись–ка лучше за стол, закуси с дороги…
— Отдай, Иван Егорыч, — повторила просьбу Ольга.
— Зачем он тебе?
— Расквитаться за все его злодейства.
— Да мы его и так сейчас в расход пустим. Вот выпьем еще по одной…
— Я хочу самолично.
— В добрый час, бери шашку и веди за сарай, — не стал возражать атаман. Он узкогруд, мал ростом. Лицо худое, узкое — как у енота. «Наш Недомерок и то справней на вид», — подумала Ольга, а вслух сказала:
— Мне его в отряд нужно доставить. Судить его будем. Ить он гад нашего лучшего партизана изничтожил, Семена Мухина, зарубил шашкой в восемнадцатом мово родителя.
— Приезжайте сюда, вместе и осудим.
— Приедем, Иван Егорович, — встрепенулась Ольга, — обязательно приедем, я уже решила.
— Что решила?
— Казним вот этого злодея и всем отрядом — к тебе под твое начало. Да и то сказать, не бабье это дело — атаманить. Я лучше буду у тебя начальником разведки, если не возражаешь.
— Правда? — обрадовался атаман.
— Истинный Христос! — перекрестилась Ольга. — Ну так как, отдаешь мне энтого чекиста?
— Бери, коль такое дело, — подобрел атаман, — только не упусти дорогой.
— У меня не уйдет, — подмигнула ему Ольга и ткнула рукоятью плети в пленника: — Ну, чего набычился? Ступай вон отсюда.