Терская коловерть. Книга первая.
Часть первая
Глава первая
Второй день идет веселье в доме Якова Хабалонова. Если придвинуться поближе к заткнутому тряпьем окошку уазагдона — кунацкой комнаты, — то можно будет услышать, как сосед Якова, старый, всеми уважаемый Михел Габуев, назначает меру наказания «провинившимся» за год хуторянам:
— У Фили Караева родилась дочь. Почтенный суд приговаривает его к штрафу: одному графину араки и куску вяленой рыбы.
— Го-о!
От одобрительного возгласа гостей старческим смешком дребезжат в окне уцелевшие стекла.
— ...Латон Фарниев купил тачанку, он должен принести целую бутыль пива и закуску.
— Правильно! Справедливо! — снова взрывается криками уазагдон, и окошко угодливо подхихикивает, подмигивая стоящему подле него незнакомцу отсыревшей тряпочной затычкой.
Но даже в такой веселый, богатый шутками и проказами день, как праздник святого Уацилла [1], не очень–то скромно стоять под чужим окном и подслушивать разговоры. Лучше войти в дом сразу и пожелать хозяевам доброго здоровья и изобилия в новом году.
— Добрый день! — произнес по-осетински мужчина, переступая порог и снимая заячью шапку.
— Здравствуй, путник. Пусть святой Уастырджи [2] будет всегда твоим товарищем! — отвечая на приветствие, поднялся навстречу незваному гостю Михел, одергивая полу черкески и поправляя висящий на серебряном поясе кинжал.
Неизвестный смущенно улыбнулся и развел руками:
— Видите ли... по-осетински всего несколько слов знаю. Русский я, сапожник... Ищу работы по своему ремеслу.
Старый Михел понимающе кивнул головой и, повторив приветствие на русском языке, — протянул гостю наполненный самогоном рог:
— Выпей, мое солнце, твой встречный!
Незнакомец взял рог, еще. раз извинился за свое вторжение на чужой пир и предложил тост:
— Пусть у вас всегда закрома полны будут пшеницей! Пусть ваши дети каждый день, едят вкусные лепешки!
— Оммен! — дружно крикнули пирующие, что означало — аминь.
— Молодец, русский! Хорошо сказал — похвалил Михел.
Русский одним духом осушил столь необычную для него посуду и шумно втянул ноздрями запах пирога, протянутого ему худощавым, горбоносым, с яркими голубыми глазами мужчиной.
— Спасибо, — кивнул он голубоглазому осетину коротко стриженной головой и снова улыбнулся, не зная, каким образом поставить на стол опорожненный «кубок».
Однако сосед придержал его руку.
— Не торопись, друг. Этот рог ты должен вернуть старшему, — шепнул он.
Откуда–то сбоку вывернулся подросток с огромной бутылью в руках, ловко наполнил рог аракой. Черные глаза его лукаво искрились — не иначе, ухитрился, чертенок, попробовать напитка для взрослых. Незнакомец, подбадриваемый веселыми взглядами пирующих, протянул рог старшему стола. Тот взял, передал соседу и обратился к случайному гостю с такими словами:
— Сними свой мешок и положи в угол. О делах поговорим потом. Дело не волк — в лес не убежит, так, кажется, говорят, у вас, русских. Садись за стол, гость — дар божий, и да будет тебе рай на земле.
Тотчас мужчины, которые помоложе, вскочили из–за стола и наперебой стали предлагать гостю свои места. Незнакомец снял мешок и хотел отнести в угол, но к нему снова подбежал подросток с искрящимися глазами и решительно взялся за мешочные лямки.
— Он отнесет, не беспокойся, — улыбнулся голубоглазый осетин, и подвинул соседу по скамье миску с кусками копченого леща.
Между тем вниманием пирующих вновь овладел седой Михел.
— У Данела Андиева шесть дочерей и ни одного сына. Если все мужчины будут поступать так, как он, то на нашем хуторе переведутся джигиты. — Суд приговаривает виновного...
— Братья! — взмолился хуторянин с голубыми глазами. — Из года в год вы меня штрафуете, как будто я и в самом деле виноват. Ведь все от бога.
— На бога надейся, а сам не плошай, — подмигнул незадачливому отцу Габуев.
Кунацкая разразилась хохотом.
— Будет и у меня сын, — продолжал защищаться Данел. — Может, даже завтра.
— Дай бог, — сочувственно вздохнул «судья». — Если родится сын, принесешь тогда бутыль. А пока неси графин. Я все сказал. Можешь идти, и да хранит тебя в пути святой Георгий.
Голубоглазый поднялся, притворно вздохнул, поглубже натянул на курчавую голову косматую папаху и направился к выходу. Следом за ним вышли и остальные «штрафники».
А пир продолжался. Снова и снова наполнялись рогатые кубки, и тосты, один другого витиеватее, не смолкали за праздничным столом.