— Ну... этот, калым. Вот я за Сона триста рублей... нет, пятьсот получу, за Веру получу, за Лизу получу, за Гати получу — во какой богатый буду!
— Ну? — удивился белорус. — Это за девку–то пятьсот рублей? А у нас хорошо, как лицом да статью выдастся, а то и даром никто не возьмет. Калы-ым...
— А у тебя что ли тоже одни девки?
— С чего ты взял?
— А на заработки пошел.
— Не, я еще неженатый. А на заработки — верно: не от хорошей жизни подался. Погорели мы этой зимой. Все дочиста сгорело, одна печка посреди сугробов торчит.
В это время они, миновав общественный колодезь в центре хутора, подошли к низенькой хатенке под взлохмаченной, словно голова у старого бродяги, камышовой крышей. Ее турлучные стены с обвалившейся местами глиной напоминали ребра отощавшей за зиму собаки, а маленькие, обмазанные глиной окна словно были ее глазами, голодными, просящими.
— Послушай, гость, — остановился у двери своего жалкого жилища не слишком твердо стоящий на ногах хозяин. — Я тебя успел полюбить, а мы до сих пор еще не знакомы. Вот скажи, как зовут меня? — он ткнул себя пальцем между газырями черкески.
— Данилой.
— Правильно, — удовлетворенно подтвердил Данел, — меня зовут Данелом Андиевым. Дед моего деда был беком, понял? А как твое имя?
Незнакомец еле сдержался, чтобы не рассмеяться и не обидеть нового друга — так мало походил он на княжеского отпрыска.
— Меня зовут Степаном. А фамилия — Орлов, Слыхал про графа Орлова, любимца государыни Екатерины Второй? Так вот, я с этим графом родства не имею.
Данел понял шутку гостя. С трудом держась на ногах, приложил руку к груди, а другой сделал широкий жест в сторону покривившейся двери:
— Будь гостем, граф Орлов, у князя Данела Андиева.
Затем взял за плечо белоруса, дружески подтолкнул к перекошенному дверному проему.
— Заходи, друг, не бойся, сегодня этот дворец еще не упадет и не придавит нас. Эй, наша дочь! — крикнул он в темноту с нарочитой строгостью в голосе. — Есть ли в этом доме пиво, чтобы утолить жажду двух мужчин?
Первое, что увидел гость, когда проснулся, была косматая бурка, которой кто–то укрыл его сонного. «А ведь накуначился я вчера», — скривился Степан, поворачиваясь на бок. Рядом, закинув курчавую голову, похрапывал Данел. У него высокий лоб, изогнутые тонкие брови, с горбинкой нос, аккуратно подстриженная, тронутая серебром бородка. Степану он напомнил друга Темболата, с которым познакомился летом 1906 в томской тюрьме.
Темболат неподвижно лежал на нарах, когда Степан вошел в камеру.
— Что с ним? — спросил он у сидящего рядом рыжего парня в арестантском халате.
— Отдыхает после побега, — ответил тот хмуро. — Видишь, морда вся в синяках? Насчет бегунов тут строго.
— До-он... — простонал лежащий на нарах узник.
— О чем это он? — спросил Степан.
Рыжий пожал плечами:
— Кто ж его знает? Может, он казак с Дону. Только мурлом больше на черкеса смахивает: черный весь и нос с горбатиной, как у Шамиля.
— Да разве Шамиль — черкес? Я слыхал, он из Дагестана, — возразил Степан.
Лежащий на нарах зашевелился, открыл рот, облизал запекшиеся губы.
— Да он же пить хочет! — Степан нагнулся над бледным, заросшим черной щетиной лицом. — Воды тебе?.. Дай–ка кружку, — протянул руку к сидящему на полу рабочему в замасленной одежде, спросил с иронией: — Почему не по форме одет?
— На всех царь не напасся, — угрюмо отозвался рабочий, подавая кружку. — Видишь, напихали сколько — ноги протянуть некуда.
— Ничего, дядя, вот отправят нас с, тобой на Сахалин, там, говорят, в два счета можно протянуть ноги, — усмехнулся Степан.
Поддерживая ладонью горячий стриженый затылок больного, Степан поднес к его губам кружку. Тот приоткрыл глаза, лихорадочно стал глотать воду.
— С Дона, товарищ? — участливо спросил Степан.
Тот отрицательно мотнул головой, прохрипел:
— С Терека.
— А почему о Доне бредил?
— Осетин я... По-нашему, дон — вода... пить хотел. А вы кто?
— Да этот... как его. Путешествую, одним словом. Правда, не по своей охоте.
— Значит, попутчики... — усмехнулся осетин и закрыл глаза.
Так они подружились. Воспоминания потащили Степана но арестантским дорогам...
Голос проснувшегося Данела вернул его в осетинский хадзар [5].
— Ты уже не спишь, ваше сиятельство?
— Беки, конечно, знают, как величать графов! — хитро прищурил глаз Степан.
— Ау, — Данел оттопырил губу: — Что я, вчера родился, да? — тут он страдальчески сморщил лицо и сплюнул на пол. — Тьфу! Какая гадость во рту: будто ишак всю ночь стоял. Вставай, афсымар [6]: похмеляться будем. Эй, наша дочь! — крикнул он в соседнюю комнату.