— Ну и дальше что? — прервал перечень своих достоинств сапожник.
— А Дзерасса ей сказала: «Ой, Сона, не надо: Микал узнает — и тебя, и русского кинжалом зарежет».
— А кто такой Микал?
Чора поджал толстые губы.
— О, это такой джигит! Сильный-сильный и никакой черт не боится. Любит нашу Сона; а отец не хочет брать бедную невестку — богатую хочет.
С этими словами Чора мячиком выкатился из мастерской и стал на пути у возвращающейся от колодца своей дальней родственницы.
— С какого райского дерева упал этот нежный цветок и каким счастливым ветром занесло его в саклю моего брата Данела! Послушай, Сона...
Ах, как жаль, что Степан не мог оценить этот перл осетинского красноречия! Глядя в дверной проем, он довольствовался лишь пленительной улыбкой, заигравшей на губах Сона.
— Скажи ей, что хочу мерку снять с ее ноги! — крикнул он старику.
Чора перевел его слова на родной язык. Сона покраснела от радости, но на предложение зайти к сапожнику молча покачала головой.
— Воллахи! — Чора в притворном отчаянье воздел кверху руки. — Козленок хочет пить, но боится замочить в реке свои копытца. Иди, моя овечка, не бойся. Не в чувяках же тебе выходить замуж.
Спустя минуту красная, как пион, девушка переступила вслед за Чора порог ставшего с некоторых пор запретным для нее помещения, а еще через минуту она смотрела краем глаза, как их жилец очерчивает мелом поставленную на обрывок газеты ступню, и трепетала от стыда и еще какого–то необъяснимого чувства. Потом она ушла в хадзар, и ее дядька поцокал ей вслед.
— Хорошая девка, — вздохнул он, — почти такая же, как моя Настонка. Как я любил ее, когда молодой был!
— А почему не женился? — поинтересовался сапожник.
Старый холостяк развел руками:
— Невеста дорогая очень попалась, отец большой ирад брал. Красивая Настонка была лучше Сона. Батька — ишак, пусть он в Стране мертвых собачьи кишки ест, сказал мне: «Деньги триста рублей давай — Настонку забирай». А где я возьму такие деньги? Пошел к тавричанину Холоду. Три года с его овцами буруны топтал. Заработал немножко денег, пошел домой. Холод ночью догнал, деньги забирал, в зубы больно давал, чуть живой остался. Делать нечего, пошел в абреки. Кунак у меня был чечен Сугаид — хороший человек. С ним русского купца на большой дороге поймал, коней брал, товар брал, ему в зубы давал, чтоб не кричал. Сугаид просил: «Давай ево киджал резит». Я не дал — очень жалко. А он, сволочь, на базаре меня узнал, начальника звал, меня в тюрьму сажал. Сволочь! — повторил Чора и снова потянулся к газырю за махоркой.
— Ну и дальше что? — спросил старого бобыля Степан.
— Дальше? Погнали меня дальше и дальше — на Маныч, дальше некуда. Там колодцы копал, воду доставал. Уй, горькая там вода. Пять лет на каторге работал, чуть живой остался. Вот там и достал эти бабские... — Чора покрутил короткими пальцами около ушей.
— Где же ты их достал?
— Один старик холером помирал, мне сказал:«Дай честное слово, что когда помру, в церкви службу закажешь, — я тебе тайну говорить буду». Я честное слово дал — не жалко, а он мне рассказал, где копать курган надо — там много золота есть. Нашел курган, небольшой такой. Много копал, замучился совсем. Там —камень большой. Стал поднимать — не могу. Пошел к калмыкам: «Помогите, пожалуйста, денег дам». Подняли камень, а там мертвая баба лежит, кости одни. На костях шелковый бешмет. На поясе золотая пряжка. Череп в шапке лежит. Под шапкой — блюдо серебряное. Коса длинная, черная, как змея, на нем и эти вот, — рассказчик прикоснулся рукой к газырю с серьгами, — лежат там, где уши были. Я брал, в карман клал. Думал: «Теперь я богатый. Блюдо продам, браслеты продам, много денег получу. Калмыкам немного дам, попу на службу в церкву дам, остальное себе заберу, тестю ирад заплачу, Настонку замуж возьму, Ай, как хорошо будет! Надо помянуть мертвую бабу». Бутылку водки из мешка достал — калмыков угостил и сам выпил. Весело было. Слышим — кони скачут. Это урядник лисицу в степи гонял. Свесил над могилой усы: «Кто грабить покойников разрешал?» Никто не разрешал. Меня — в зубы, калмыков — в зубы. Все золото забирал, серебро забирал — одни кости и тряпки в могиле остались.
Степан усилием воли сдержал рвущийся из груди смех. Почувствовал, , что если не удержится — рассмеется, обидит старого неудачника крепко.
— Что же дальше было? — спросил подчеркнуто серьезно.
— Дальше? — переспросил Чора. — Пошел все дальше и дальше — к своей сакле. Очень далеко — дальше некуда. Дорогой думал: «Денег нет, Настонку карапчить надо, серьги дарить ей буду».
— Ну и скарапчил?
— Нет, не скарапчил, она замуж вышла.
— А серьги что ж не подарил?