Степан прислушался.
— ...Молю тебя, матерь божия, помоги мне... Убери ты с моего путя врага моего лютого, соперницу мою проклятую. Знаю, что это великий грех — желать смерти ближнему, да ить мне иначе нельзя: или она или я — двоим нам нет места на божьем свете. А грех я свой замолю. Ну хочешь, на коленях приползу в храм на твое успение? А как найду у Кузьмы деньги, то все отдам в церкву до копеечки...
Степан не удержался от соблазна взглянуть на молящуюся. Он приоткрыл дверь, просунул в нее голову. Это была Ольга. Она стояла на коленях перед иконой с теплящейся под нею лампадой и простирала к ней трепетные руки.
От образовавшегося сквозняка пламя в лампаде заколыхалось, грозя погаснуть, но Ольга не обратила на это внимания и только когда рядом спящая женщина заворочалась, натягивая на себя полу солдатской шинели, она очнулась от молитвенного экстаза и, поправляя на ней шинель, сказала ласково: «Спи, Христина, спи».
Степан быстро прикрыл дверь, смущенный услышанным, вышел из затхлых сеней на свежий воздух. В лицо ему ударили колючие дождинки. «Ноябрь — не тетка», — поежился Степан от порыва холодного ветра. На душе у него было скверно. Тюфяк, тряпка, ругал он сам себя, разнежился, раскорячился, как корова на льду: и ту люблю, и эту жалко. Как же: дни и ночи не отходила, пока в жару метался... жизнью, считай, обязан. Что теперь делать будешь, сукин сын? Не сделаешь из двух баб одну, не спаяешь вместе.
— Степушка! — горячие руки обхватили его шею, — истомилась я вовсе... любимый ты мой.
Словно хмелем от выпитой браги шибануло Степану в голову, сладкая истома прошлась ознобом по телу. С трудом удержался, чтоб не стиснуть в объятьях прильнувшую к плечу женщину.
— Ну что ты, Оля... еще выйдет кто, — пробормотал он, уклоняясь от ласки.
— Боишься? — в голосе Ольги нежность сменилась горечью. — Думаешь, ежли улегся спать между Сухиным и Клевой, так ты и ангел. Вон Титов тоже, кубыть, командир сотни, а живет отдельно от своих солдатов. И Манька с ним.
— Мне Титов не пример, — отвел Степан глаза от горящих глаз Ольги.
— Чистеньким хочешь остаться? — горечь в ее голосе сменилась презрением и даже злостью. — Перед благоверной своей. А как же я? Обо мне ты подумал?
— Ты же сама...
— Ах сама! — Ольга желчно рассмеялась. — Забратала теленочка несмышленого, глупого и увела к себе. Не выйдет, Степушка. Нет тебе обратной дороги. Не отдам я тебя твоей осетинке, так и знай. У нас ведь с тобой... — она снова прильнула к его груди, но тут же отпрянула в сторону, услышав, как кто–то стукнул уличной калиткой.
Это оказался посыльный из штаба.
— Так что, товарищ командир, вас вызывает комполка, — сказал он Степану без военной лихости ни в жестах, ни в голосе. Да и вид у посыльного был совсем не военный. На голове какой–то вытертый малахай, на ногах — сыромятные мачи, а на сутулых плечах — великолепный, издающий запах французских духов фрак.
— Ну и форма! — изумился командир сотни. — Где это ты приобрел такую амуницию?
— У одного буржуя в чемойдане нашел, — осклабился красноармеец. — Время идет к зиме, а я раздевши, ну и взял...
— Что ж, так и будешь носить с фалдами?
— Не, я энти крылья обрежу на портянки, — догадался красноармеец, о каких фалдах идет речь. — И будет у меня вроде спинжак. Сукно–то пощупай какое, — протянул он Степану «крыло». — Вот только без пуговок и на пузе коротковато, в самом нужном месте вырезал буржуй проклятый, чтоб, стал быть, и сам не «гам» и другим не дам.
«И с такими вот воинами мы бьем отборные белогвардейские части», — подумал Степан, припоминая недавний бой с дроздовцами, шедшими в психическую атаку строевым шагом и с папиросами в зубах.
В штабе кроме Кучуры и начальника штаба полка находилось еще несколько незнакомых военных, среди которых один в кавказской одежде бросился Степану в глаза. Где–то он уже видел этого широкоплечего одноглазого горца с сабельным шрамом через все лицо?
— Понимаешь, Журко, срочное дело, — шагнул навстречу вошедшему Кучура. — Наш полк передают в Шариатскую колонну. Знакомься: командир эскадрона Гапо Мусаев. Он со своими джигитами-чеченцами поступает в твое распоряжение. Лихие рубаки и разведчики.
Степан пожал руку командиру эскадрона, представился.
— Клянусь моим единственным глазом, я тебя и так знаю, — растянул тот в улыбке толстые губы.
— Я, кажется, тоже узнал тебя, Гапо, — улыбнулся и Степан. — Это не ты однажды пытался умыкнуть мою тещу?